На карте Тбенгмеантьей находился от Сиемреапа примерно на таком же расстоянии, как Сиемреап от Баттамбанга. Попасть туда можно было только пролетев над территорией, которую кто-то называл “несогласной”, а кто-то говорил, что она контролируется красными кхмерами. Вечером я заговорил об этом с Сергеем.

– Ты написал завещание? – спросил он меня серьезно.

– Да, и отослал несколько писем домой прямо перед тем, как приехать сюда. А ты? Это ведь у тебя жена и сын, а не у меня.

– Я знаю.

– И?

– И я совершенно уверен, что ничего с нами не случится.

Я отстал от него и не стал выяснять, почему он так в этом уверен.

В семь утра мы были в аэропорту. Два офицера-связиста пришли нас проводить – им нужно было внести наш отъезд в протокол для последующих отчетов. Майор Льюис любезно предложил нам свои шлем и бронежилет. Поскольку они были в единственном экземпляре, Сергей отклонил предложение. Если с нами что-нибудь случится, то мы погибнем все вместе. Мы наблюдали за тем, как появился в небе и приземлился вертолет из Баттамбанга. Белая “Пума” с огромными черными буквами “ООН” на борту. Внутри могли разместиться от шести до восьми пассажиров на брезентовых откидных скамеечках, прикрученных к полу салона, а две из них располагались прямо за дверью кабины летчика.

Три члена французского экипажа вышли нам навстречу, сказали “бонжур” и пожали руки. Сергей показал им на карте место, где, по его мнению, мог быть Тбенгмеантьей.

Мы поднялись внутрь вертолета, пристегнулись, надели защитные наушники и ждали, когда экипаж закроет двери. Но было слишком жарко, чтобы их закрывать. И потом, зачем портить вид? “Да, – подумал я, – давайте будем крутыми и полетим с открытой дверью!”

Лопасти закружились, вертолет затрясся, и, даже с защитными наушниками, грохот достиг разрывающей перепонки силы.

Проскользнув над взлетной полосой, мы оказались в воздухе.

Один из военных связистов попросил пилота пролететь над Ангкор Ватом, и тот с удовольствием согласился. Мы пролетели над густым лесом, надо рвом, окружающим храм, и вот перед нами предстал Ангкор Ват. Сверху он был похож на песчаный волшебный замок, окруженный большой стеной. Длинная аллея вела к главному алтарю, три шпиля поднимались над храмом. Ангкор Ват был слишком мистическим, слишком похожим на сон, а не на самую большую религиозную конструкцию на Земле.

На моих часах был альтиметр – мы летели точно на высоте 1000 метров, около трех тысяч футов. Сельская местность – лес и рисовые поля – не сильно отличалась от того, что мы видели за день до этого, только сейчас под нами не было видно заасфальтированных дорог. Рисовые поля закончились, под нами промелькнул поросший лесом горный хребет с проплешинами из поваленных деревьев – вырубленных не кхмерами, а местными меньшинствами, до сих пор использующими метод подсечно-огневого земледелия.

Считалось, что большая часть Прэахвихеа контролировалась красными кхмерами. Меня не покидало чувство, что какой-нибудь идиот с автоматической винтовкой может открыть по нам огонь – по первому вертолету ООН, пролетающему над Прэахвихеа.

Сидя у открытой двери вертолета, глядя вниз на кроны деревьев джунглей, поджидая тихого, невидимого вестника смерти, который мог настичь меня быстрее, чем я бы его заметил в его лагере, скрытом под зеленым шатром леса, я ощутил тот ужас, который был знаком всем, кому приходилось летать во время вьетнамской войны. Этот ужас мог оказаться последним, что мне осталось в жизни. Охваченный им, я также понял, что полеты на вертолете с открытой дверью, когда сидишь на своей кепке и периодически хватаешься за соседа рядом, в то время как желудок выворачивается наизнанку, – это, возможно, одно из самых ярких впечатлений. Мне стало понятно, почему для пилотов вертолетов все в жизни кажется таким унылым по сравнению с их потрясающими полетами.