За верхним столом сидели всего десять человек (в Камбенете было так же), включая почётных гостей Мелидена и Савона Диревено. Среди восьми местных присутствовала одна женщина, с таким Мелиден столкнулся впервые. Это была сестра городского мастера (бургомистра), весьма богатая благотворительница. Её муж—рыцарь, державший поместье около города, и сам городской мастер – почётный член гильдии – тоже сидели за столом. Остальные также принадлежали к городской верхушке и ближайшим графским родственникам.

Камбенетские гонцы очевидным образом не соответствовали по богатству и рангу этой местной знати, молодой Савон Диревено совсем оробел и помалкивал вопреки своим привычкам. Мелиден же с некоторых пор совсем утратил внутреннее чинопочитание и нисколько не потерял уверенности в себе. Именно он вручил грамоту-приглашение Генту Серому перед пиром, обменявшись церемонными поклонами, он же и взял на себя первую роль за столом. Чтобы избежать излишне подробных расспросов о собственной персоне, он принялся сам расспрашивать о местных делах, а встречные вопросы старался переводить на материи высокого порядка, демонстрируя свою осведомленность о делах герцога Аренда и его двора. Приём избитый, но безотказный.

Поговорили об утреннем происшествии; вопреки требованиям епископа, граф не подверг смутьянов-полуязычников земляно-водно-воздушно-огненным казням, ограничился изгнанием десятка человек из города на три года, и то без указания места назначения. Некоторые из них и не жили в городе. О самом инциденте сотрапезники говорили скупо и осторожно, не желая ни с кем ссориться, но было очевидно, что епископская мера оказалась крайне непопулярной. Священная роща, где вязы сменяли друг друга, существовала многие века с незапамятных времён.

Не так давно епископ Миден получил послание от архиепископа Гетальки, которое требовало усилить борьбу с еретиками и схизматиками, особенно теми, кто скрывает свои умыслы под личиной заботы об очищении церкви. Вероятно, архиепископ имел в виду свой собственный геморрой в лице Братства Святого Духа, но на местах его поняли в соответствии с местными особенностями. В захолустном Шарим-холме новомодных ересей не наблюдалось, зато старинные суеверия цвели махровым цветом. Здесь местные низы, как и в Озёрном герцогстве, наполовину состояли из насильно обращённых бойонов. За века их рабство сгладилось, но поклонение деревьям, горам и источникам не исчезло. Тарлагин и его верховный бог для них оставались где-то там, за морем и на дальнем небе, а вот вилы с юдами и прочие лешие с домовыми были здесь и могли проявить себя в любой миг.

Бегущие с запада особо непримиримые еретики обычно пробегали Шарим без остановки, считая себя в окончательной безопасности только у схизматиков далеко на востоке, в редких случаях скрывались где-то высоко в горах. Имелась, правда, и группа беглых «заблуждающихся» с востока – они как раз Шарим считали ближайшим местом, где можно осесть без чрезмерной опаски. Но эти сидели в Шариме тише воды и ниже травы, опасаясь выдачи великому князю и православной церкви, проповедями не увлекались и были подчёркнуто лояльны местной власти.

Совсем другое дело купцы с грамотой от великого князя, в последнее время появившиеся в Шарим-холме в заметном количестве. Эти пришельцы вызывали растущее раздражение у графского клана. Но не схизматическими проповедями, а демонстративной особостью и происками, подкрепляемыми серебряными слитками, которые с недавних пор изобиловали у великокняжеских слуг. Шаримская верхушка подозревала, что ремитский герцог мог заключить тайный союз с Ларсом Третьим, и в роковой момент их начнут обращать в схизму огнём и мечом, потому и не тратят сил на предварительное проповедничество. В этом случае вся надежда будет на могучего Герцога Запада, как здесь начали льстиво называть Аренда.