Другой неожиданностью для Мелидена стало присутствие на рынке нескольких купцов-соотечественников. Торговали они в основном мехами, выделанными кожами, воском, мёдом. Мелиден прошёлся вдоль их рядов, делая вид, что присматривается к товару и не показывая, что знает медвежскую речь. Вряд ли его кто-то мог узнать, а если и узнают, невелика беда.

С неприятным внутренним чувством он понял, что не испытывает к ним ничего родственного и даже простой симпатии. Напротив, казались отталкивающими их бородатые лица, засаленные мешковатые одежды, стриженные в скобку и смазанные льняным маслом волосы, но всего более выражение лиц, в которых как в открытой книге читались либо бесчестная хитрость, либо тупоумная гордыня. Он осознал, как сильно его изменили и отдалили от прошлого последние девять месяцев.

То, что прежде не замечалось как привычное и естественное, теперь представлялось грубым и неприглядным. Какие ни были скаредные жлобы ганзейские купцы, но их медвежские собратья виделись существами еще более низменными. По крайней мере, у ганзейцев не было привычки бить соплёй о землю с трубным звуком и вытирать пальцы о полы кафтана.

С тяжестью на душе Мелиден вернулся в свой постоялый двор, где им удалось занять лишь небольшую комнатушку, и стал ждать вечера. Ничем больше не хотелось заниматься. В последующем он расспросил местных арбалетчиков о недавно проникших сюда медвежских гостях, и его худшие ожидания подтвердились. Отношение к ним сложилось самое отрицательное, и неспроста. Оказавшись вне надзора своих общин, попов и княжеских чиновников, многие медвежские купцы переставали считать себя связанными узами морали, с лёгкостью воровали, мошенничали, лжесвидетельствовали по отношению к неверным «немцам», предавались разнообразным порокам, которые в их неискусном исполнении принимали особенно грязный и похабный вид.

К тому же почти никто из них не знал средиземского языка, кроме немногих исковерканных фраз, и не хотел знать – они предпочитали пользоваться услугами переводчиков-полукровок из Иннедригана. Некоторые из них сорили деньгами – с чего бы это? Известно, что медвежский великий князь приобрёл большой серебряный рудник на востоке, но с какой стати его новое богатство должно распространяться на купцов? Собеседники Мелидена подозревали, что схизматический правитель готовит нападение на запад и засылает лазутчиков для его подготовки; Мелидену было нечего возразить против этих утверждений.

Вечером в неказистом Городском Зале, среди белёных каменных стен с высоко расположенными оконцами под сводчатым потолком, скреплённым бревенчатыми балками, был дан званый то ли обед, то ли ужин. Обошлись всего двумя столами: хотя в местной гильдии арбалетчиков значилось 70 мест по хартии, не присутствовало и половины. Впрочем, не все из этих семидесяти мест были заполнены, имелись не выведенные из списков старцы за шестьдесят лет, калеки и несколько женщин – родственниц старших членов. Обновлению, помимо родственно-клановых «исключений», препятствовала величина вступительного взноса и, в особенности, потребная стоимость снаряжения, предполагавшая наличие мощного арбалета с воротом.

Такие производились только в Камбенете; были еще два-три мастера в Иннедригане, но с ними шаримцы не водились. Более того, громоздкий и медленно взводимый арбалет с воротом годился для большой войны, но не для охоты. Малоимущие могли претендовать лишь на место в менее почтенной гильдии лучников – имелась здесь и такая. В ней вступительный взнос и требования к снаряжению втрое ниже, что позволяет довольствоваться длинным луком или простым арбалетом, взводимым поясным крюком и стременем. Здешние ясеневые луки служат меньше приморских тисовых, но по силе не уступают. Вот эта гильдия лучников была заполнена на все 120 мест и еще имела молодёжную подгильдию. На стрельбы по попугаю каждой гильдии даровались 5 вёдер вина от города – на каждого лучника получалось почти вдвое меньше, чем на арбалетчика.