Выдыхая воздух слишком сильно, чтобы это походило на вздох, я устанавливаю таймер для очередного рабочего сеанса. У меня куча важных дел и задач, и мысли о Фиби не входят в их число.
5
В понедельник работа бесит сильнее, чем обычно. Выходя вечером из здания, я жадно глотаю воздух до тех пор, пока не начинает кружиться голова. На Бэй-стрит воздух по определению не может быть свежим, но все же здесь дышится легче, чем в офисе. В момент очередного вздоха приходит сообщение от Ханы. Всего одно слово:
Люди.
Этого достаточно. Работа Ханы как консультанта по корпоративному разнообразию предполагает беседы с людьми о том, почему не круто быть расистами, сексистами, гомофобами и попытки в вежливой форме убедить их не опускаться до такой крайности. Ее рабочие поездки представляют собой ядовитое сочетание физического и психологического изнурения.
Я: Ты в порядке?
Хана: Работа – отстой. В отеле кондиционер гонит арктический воздух. Мама увидела на моей страничке фотографию матча-латте [29] и говорит, что я слишком увлекаюсь фастфудом.
Я не удивлена, поскольку мама Ханы – это нечто. Попытки заставить Хану смотреть на себя собственными глазами, а не сквозь призму вечной критики со стороны матери, уверенной в том, что она помогает дочери и делает все для ее блага, – это непрекращающаяся душераздирающая вселенская битва.
Я стискиваю зубы и отправляю ответное сообщение:
Твоя еда – это твое дело.
Хана: Я знаю.
Мы перебрасываемся еще парой фраз о ненавистных вещах, после чего я отправляюсь домой. Джихун уже в своей комнате. Я не хочу стучаться к нему, но предпочла бы увидеть его в гостиной, чтобы не чувствовать себя такой одинокой в этот вечер. Я сижу на своей кровати, в голове пустота и в то же время сумятица. Я хочу что-то сделать, что угодно, но при этом ничего не хочу делать. Побеждает инерция.
Звонит мой телефон, и я бросаю взгляд на экран. Это мама, и я отклоняю звонок. Не хочу говорить о Фиби, а это единственная причина, по которой мама может звонить в такое время.
Минутой позже звонок повторяется. И снова мама.
Ладони покалывает. Она никогда не звонит так настойчиво. Я беру трубку.
– Мама?
Доносится какой-то судорожный всхлип:
– Ари? Милая?
Должно быть, дело плохо.
– Мам, все в порядке?
– Он… Все будет хорошо, это все, что тебе нужно знать. Я не хочу, чтобы ты волновалась. Ты меня слышишь?
Я слышу слова, но их трудно понять, как будто мой мозг отсеивает каждый второй слог, оставляя меня с оборванным сообщением. Осознание происходит очень медленно.
– Мама? Что случилось? Что-то с папой? – Я запинаюсь.
– Он в больнице. Мы в больнице.
– Мама!
– Он в порядке. Все в порядке. – Она успокаивает себя или меня? Первое страшнее. – У него был сердечный приступ, милая. Приехала скорая помощь. Он скоро поправится, я обещаю.
– В какой больнице?
– Тебе не нужно приезжать. Они сказали, что его выпишут через пару дней. Ему не нужна операция.
– Я спросила, в какой больнице.
Она вздыхает и сообщает мне, а потом добавляет:
– Я звонила твоей сестре.
Я улучаю момент, чтобы справиться со своей яростью из-за того, что она прежде позвонила Фиби, а не мне. Сейчас не время для этого.
– Хорошо.
Мы прощаемся, и я смотрю на свои дрожащие руки. У папы сердечный приступ. Он мог умереть. Что, если бы мамы не оказалось рядом, чтобы вызвать скорую? Что, если бы он был один?
Я даже не замечаю, что перешла в гостиную и стою посреди комнаты, пока Джихун не приоткрывает свою дверь.
Он тотчас оказывается передо мной, и я чувствую теплую тяжесть его рук на своих плечах.
– Ари, что случилось?
Я открываю рот, собираясь сказать, что ничего не случилось и со мной все в порядке, но вместо этого выкладываю правду: