Я учился в седьмом или даже восьмом классе. Любимыми были точные науки, любил физику и математику. Возможно, потому что меня тянуло к технике. Это не значит, что гуманитарные предметы изучал «спустя рукава» – нет, но занимался не с таким интересом.

Физику у нас преподавала учительница, которую звали Евгения Петровна. Она была одинокой женщиной, инвалидом, сухонькая, сгорбленная женщина, хотя ей и 50 лет не было, но выглядела старше своих лет и никогда не была замужем. О таких говорят: «Богом обиженная» и по-человечески её было жаль только от вида, не зная о ней ничего. Но это лично моё отношение к ней.

Мне нравилась физика, нравилась методика преподавания, я с удовольствием получал те знания, в которых у меня была потребность. Учительница была беззащитна и не могла стать кому-то угрозой, чтобы как от других, ученики прятались под партой, отбросив крышку стола (кто помнит, как парты были устроены). Потому на ее уроках было часто шумно, а иногда ученики устраивали беспредел, т.е. делали пакости, чтобы сорвать урок.

Я был противником таких методов «протеста» против возможности получить знания, тем более, когда обиде подвергается человек, уже обиженный, как я упомянул, Богом. Но и быть «изгоем», пойдя против всего класса ничего бы не дало, кроме того, что меня могли просто осмеивать потом постоянно, как минимум.

По обыкновению, учительница в начале урока проводила закрепление пройденной темы, чтобы, используя знания прошлого урока перейти к новому материалу. Сейчас, я, как педагог называю это «актуализация опорных знаний». Неготовность к ответу большинства учеников была продиктована тем, что они на прошлом уроке не слушали, дома прогуляли, не готовились, так как стояла отличная осенняя погода и ещё присутствовала «червоточина», которая проявлялась очень чётко при общении с Евгенией Петровной.

Сначала ученики поднимались и отвечали: «Я не готов отвечать!» Потом, уже с пересмешкой и одобрительным гулом, смехом и повышенной оживлённостью бросали в адрес учителя, но смотря с улыбкой не в её сторону: «Не буду!»

Ситуация раскалилась до предела и подходила к кульминации, нужно было как-то остановить её «бурный поток». Учительница беспомощно помахивала измерительным учебным метром, но это выглядело не столь угрожающе, сколько смешно. Она поняла, что класс таким образом высказывает к ней пренебрежение. Пренебрежение: за то, что у неё жизнь и так тяжела из-за инвалидности, с хромотой, проблемой с позвоночником и рукой; за то, что её в младенчестве оставили в больнице, не желая возиться с калекой; за то, что она прожила всю жизнь одна, не зная помощи, не зная надежного мужского плеча, как минимум; за то, что она получила образование и имела желание просто учить детей, будущих строителей нашего светлого общества…

Что можно было сделать? Она пробежала взглядом по обезумевшим от восторга, приступов смеха и каких-то, уже не человеческих выражений лиц учеников. И когда она остановилась на глазах стыда за своих одноклассников, сожаления за случившееся и той же безысходности и непонимания, что делать, она поняла, что я – её последняя надежда.

– Саша, ты готов ответить?! – со слабой искоркой надежды.

Я без слов, не стал отвечать с места, вышел к доске, хотя ответ не предполагал каких-то письменных выкладок у доски. Ответ мой был, как всегда полный и содержательный.

– Садись. «Пять» – проговорила учительница и склонилась над журналом, не присаживаясь на стул.

Моя «пятёрка» была окружена в журнале со всех сторон двойками. От этого я ощущал не стыд, я не чувствовал стыда за то, что сделал то, что делал и до этого, ответил на вопрос, который знал и мог ответить. Мне казалось, что эти «двойки», поставленные в журнале, стесняют мою грудную клетку, мою душу. Одноклассники притихли, но теперь их приглушённое шушуканье было обращено в мой адрес.