Погадаев понял, в чём дело. Осенью после окончания путины невод бросили на берегу, не расшили полотно, не сняли груз, наплавы. Полежал на солнце, чего тоже допускать нельзя, подсох – и снесли на склад, оставив мышам на съедение. Рыбий жир, чешуя привлекли грызунов, они и «прошлись» по нему зубами – от того и дыры.

– Значит, так, работнички! – вмешался Погадаев. – Я выслушал вас! Теперь слушаем меня! Вижу, что из наших разговоров вы ничего не поняли! Товарищ Дюков, проинформировать краевую прокуратуру о факте вредительства в отрасли рыболовства! Положение о прокурорском надзоре от 1922 года, утверждённого товарищами Калининым и Енукидзе, никто не отменял! Вам, товарищ Тобольжин, даю трое суток на приведение в порядок рыболовных снастей и «флота» к началу путины. За срыв распоряжения крайисполкома применю статью 58, в части пункта 7 и сошлю к чёрту на кулички! Кто не понял, о чём говорю?

Опустившиеся головы мужиков рыболовецкой бригады вряд ли убедили председателя крайисполкома в раскаянии и признании вины. Залитые брагой глаза мужиков слезились желанием опохмелиться и, махнув на всё рукой, упасть на вшивый топчан в балагане. Благо тепло.

– Эй, мужики, Колю-Морду не видели? – окликнул рыбаков бригадный повар в рваной телогрейке. – Чёрта послал за дровами и след простыл!

– Глянь-ка в кустах, может, там валяется, – отмахнулся бригадир. – Товарищ председатель, сделаем! Сами видите, с кем выходим на тони. Поправим дело.

– С пьянством не кончили, Степан Митрич? Сахар просадили на брагу? Вам, подлецам, мешок отпустил? Где? Пропили?

– Было дело, Пантелй Куприянович, – виновато развёл руками Митрич, – как без этого в воду лезть?

– Как лезть, прокурор разберётся! Всё! Разговор окончен!

Погадаев с Дюковым не дошли к привязанным к жердине лошадям, как услышали из кустов благий мат повара:

– Твою мать, перемать, Колька-Морда утоп! Идите сюда!

Переглянувшись, рыбаки заспешили в прибрежный тальник.

– Тьфу, ё… шь твою! С пьяну хрен понёс за дровами!

– Третью неделю не просыхал – хлестал бурду из лагушка.

За прибрежным тальником находился садок, приспособленный для выловленной рыбы. Коля-Морда, видно, не рассчитал силы и, свалившись в воду, где глубины-то по пояс – не больше, захлебнулся и пожалуйста, лежал, раскинув руки.

– Тащи за фуфайку, ядрёна корень!

Тело рыбака вытащили на берег. Лицо утопленника синело на глазах, приобретая чёрный оттенок. «Качать» не имело смысла – захлебнулся.

– Отмучился, бедный. Дёготь пил от пистрахвостов – не помогло, печёнку лечил брагой – впустую, – вздохнул Митрич. – Несите уж, первым ушёл в сезоне – обмоем.

Подхватив тело рыбака, бригада вынесла его на песчаный берег Оби.

– Скольких ещё приберёшь, матушка-Обь? – сокрушился Митрич, мутным взглядом окинув бригаду. – Ить говорил же ему – наить кончать с этим делом, на кухню отправил подсоблять… Не послушал…

Рыбаки молча стояли перед телом непутёвого Кольки – вымазанного илом, ненужного, заброшенного. Кому отдать? Кто примет-то? Никто не и знал – Коля-Морда из чалдонов и всё.

– Где обитал? Кто скажет? – спросил Митрич, в общем-то, не ожидая ответа.

Нет, повар, кое-что ведал:

– Вроде, у Аньки прижился, та, что в сельпо торгует.

– Хэк, у Аньки, сказанул, – вздохнул бригадир, – у неё вся бригада прижилась… Значит, никого… Там, за тальником, выройте могилку, спроводите уж, а я к прокурору…

Тонули рыбаки часто. Погадаев издал распоряжение, которым органам милиции предписывалось контролировать пески. Им же вменил в обязанность взимать штрафы, садить в кутузку всех, кто пьянствовал на реке. Обь кормила, но она же забирала всех, кто не следовал её законам.