После падения со склона и не менее болезненного побега все тело Ивейн ноет от усталости. Мускулы ног, героически преодолевшие спуск, сводит судорогой, но каким-то образом спутники добрались до равнины, где нашли долгожданный отдых. За всю ночь они с Калебом не проронили ни слова, но теперь, когда вьюга перестала запевать свою ночную песню, а за каждым их шагом с неба больше не следила луна, тишина не успокаивала. Она нагнетала.

Калеб предпринял попытку заговорить, правда, тщетно. Рот лишь безмолвно открылся, выдавливая нечленораздельные звуки, и так же быстро захлопнулся, как крышка кипящей кастрюли. Парень набирает полные легкие воздуха, будто готовится к лыжному кроссу, и тратит его на всего одно слово:

– Зря…

Ивейн непонимающе хмурит брови.

– Зря мы туда пошли…

– Мы обязаны знать, что здесь происходит.

– Зачем?

Равнодушие, пропитавшее голос юноши, ее поражает.

– На этом острове творится настоящая чертовщина, и дело не только в Акли. Кажется, пора признать, что все, о чем нам рассказывал Силкэ, правда. Кали… – она смолкает, тут же поправив, – Владыка горы существует, и эти… создания – его рук дело. Если у тебя, конечно, нет других объяснений.

– Есть. Мы сошли с ума.

– Оба? – щурится Ивейн. – В один момент, в одном месте?

Калеб вжимается в куртку, подавляя желание убежать стремглав, которое преследует его уже несколько часов. Он судорожно хватает комок снега и прижимает к разбитой брови, пытаясь унять жжение. Голова раскалывается, горло сжимается. К стукам в висках подключается гул в желудке, создавая настоящий оркестр ломающегося на куски тела. Язычки костра подкидывают в воздух искры. Снежинки неспешно опадают на плечи, но парень даже не удосуживается их стряхнуть дрожащими руками, только непонятно из-за чего: от холода или от пронизывающей насквозь тревоги.

– Наверное, это было видение… – качает головой он. – Мы ведь со склона скатились. Вероятней всего, ударились головой.

– Вот только при сотрясении люди не видят одинаковые галлюцинац…

– Значит, мы исключение из правил!

От его неожиданного крика Иви содрогается. Она замечает тремор в пальцах, который Калеб безуспешно пытается подавить, сжав кулаки, и понимает, что он на пределе. Девушка и сама испугалась до смерти. Ее сознание едва не лопнуло от напряжения. И хоть волнение до сих пор томится где-то под кожей, мозг девушки оказался достаточно сильным, чтоб уберечь ее от перегорания, но, видимо, Калеб не так хорошо справляется.

«Мир призраков существует», – казалось, эта фраза отпечаталась у него на лбу клеймом с той минуты, как вагонетка приземлилась в сугроб, а укол адреналина выветрился из крови, уступив место страху. Притаившись в укромном уголке, он сидел, выжидая удачного момента, распуская щупальца, прорастая через все сокровенные чувства юноши. И теперь, когда грань между реальностью и ужасом стерлась, а хаос затуманил ясные мысли, внутри звучал только один голос – голос, велевший бежать.

– Послушай… Что бы мы ни видели, этого уже нет. Они ушли. Сейчас мы в безопасности.

Ивейнджин обхватывает его дрожащие ладони, но он яростно отталкивает ее.

– Ты не можешь быть уверена! – вскакивает на ноги он. – Ты этого не знаешь! Ты… ты… ведь видела их! Ты тоже?! Я не схожу с ума? Я ведь не…

Блондинка пытается его успокоить, но он ее даже не слушает, словно это она виновата во всех бедах, свалившихся на них. Ивейн буквально ощущает витающую в воздухе вину, напряжение, истощение, голод. Единственное, чего она не может почувствовать, – как же Калебу на самом деле страшно. Это не обычный испуг и не банальная истерика. Это всепоглощающий кошмар, первобытный террор, терзающий людей с начала веков. Вдавливающий сердце в ребра, закручивающий вены в узел, лишающий истощенный мозг сна. Террор.