– Она вполне может сама выбрать, кого ей любить, с кем встречаться, а с кем нет, – парировал Кизоку, но на моего отца такие вещи вообще не действуют.

– Ещё раз повторяю. Оставьте мою дочь в покое, иначе я буду вынужден обратиться в соответствующие органы, которые занимаются такими случаями. И Вы проведёте ближайшие годы в местах не столь отдалённых.

– Держаться за руки законом не запрещено, как и любить того, кто тебе нравится, – преспокойно обронил парень. – По какому праву или закону Вы ограничиваете свою дочь? Только потому что Вы – родитель? В законе нет права на запрет отношений.

– Да как Вы смеете! – отец снова начал кричать.

– Прошу прощения, уважаемые, – к нам подошёл член дискома. – Вы очень громко кричите и явно нарушаете спокойствие на фестивале, не могли бы Вы прекратить это?

– Да что Вы себе позволяете?! – отец переключился уже на него.

– Пойдём, Эрика, – холодно и настойчиво проговорила тот, что держал меня за руку. – Не будем портить себе прогулку из-за такого, – хотя он прекрасно понимал, что прогулка была испорчена. Я была готова расплакаться прямо тут и держалась только на мысли, что при всех это будет неприлично. Отец продолжил ссориться уже с дискомом, а мать пассивно смотрела на всё это. Вряд ли она бы стала его успокаивать. Она старалась не перечить ему.

В моей семье отец всегда был Главой с большой буквы. Он требовал к себе беспрекословного уважения и подчинения, аргументируя тем, что он кормит нас, и мы все ему обязаны по этой причине. При этом он был категорически против, когда я захотела найти подработку, сказав, что мне надо сосредоточиться на учёбе. И тогда я приняла этот аргумент, хотя понимала, что это просто способ сохранить этот порядок вещей. Воспитанный в строгих нравах Восточной Германии, он был консерватором во всём. Начиная с себя, заканчивая мной. И, разумеется, он хотел, чтобы так и оставалось. И так и оставалось, пока мы с Кизоку-сан не стали встречаться. Тогда у меня появилась маленькая тайна, маленькая воля, время, неподконтрольное отцу. Но теперь на нём можно было поставить жирный крест. Если меня что-то и ждёт дома, то это будет тюрьма, сравнимая с тюрьмами Штази.

Я плакала на задворках школьной территории, а Кизоку-сан выслушивал мой рассказ и гладил меня по голове, словно ребёнка.

– Если бы я знал это раньше, я бы был осмотрительнее, – бормотал он. – И кто меня за язык тянул. Кто же? – она ругался и на самого себя, хотя именно он был тем, кто защищал меня в этот момент. – Если бы я мог вырвать тебя из этого! Если бы я только мог! Хочешь, я буду снимать тебе квартиру?

– Это же дорого, – всхлипнула я. – Ты же такое не потянешь…

– Да плевать, буду работать по ночам и выходным, – отмахнулся он. – не важно, придумаем что-нибудь. Лишь бы тебе не пришлось возвращаться в этот дом к этому человеку.

– Не надо, не убивайся. Тебе же ещё учиться надо…

– Да не важно, что со мной! Как ты будешь жить, Эрика-тян! Что будет с тобой дома?!

– …

– Бедная, бедная моя Эрика. Я тебя не оставлю. Слышишь? Я тебя никогда не оставлю этому демону! Тебе уже скоро 18, ты сможешь официально переехать ко мне! И он уже никогда тебя не достанет.

– Угу, – коротко кивнула я, вытирая слёзы рукавами.

– И я не дам ему тебя сгноить за это время. Даже если мне придётся вынести тебя из дома на руках, я не дам ему тебе навредить!

– Спасибо тебе, Кизоку-кун, – я уткнулась лицом в его плечо, тяжело дыша от рыданий. – Спасибо тебе. Я тебя так люблю…

– И я тебя люблю, солнце моё. Очень-очень, больше всех на свете.

Так мы сидели ещё некоторое время, а затем вышли из своего укрытия, чтобы я могла привести себя в порядок и умыться. Мне надо было возвращаться в клуб. Родителей мы больше не встретили.