Оставшись одна, с нищенской пенсией, Елена Михайловна оглянулась вокруг в поисках привычной поддержки и опоры. Но никого, кроме племянника, сына покойного брата, не увидела. Других родственников у неё не было. Она всегда держала племянника на расстоянии, не принимая его всерьёз. Для неё он был шалопаем и бездельником. «Ни рыба, ни мясо», – говорила она и была совершенно права. Но теперь, когда ей было трудно дойти до магазина, выбирать не приходилось: надо было что-то решать. И Елена Михайловна пообещала племяннику оставить дом в обмен на досмотр. Тот, естественно, согласился, но постоянно ухаживать за тёткой в его планы не входило. Появлялся он редко, обычно с обоими малолетними сыновьями, для которых посещение двоюродной бабушки было ни к чему не обязывающим развлечением: побегать по саду, съесть фруктов, поиграть с котом и собаками. Действия их папаши дальше похода в магазин не простирались. К тому же он был нищим по причине практически постоянной безработицы и сидел на шее у жены. Такое положение дел Елену Михайловну устроить не могло и, в конце концов, она указала племяннику на дверь.

К тому времени слухи об их «нежных» взаимоотношениях уже распространились по околотку, и искатели наживы, замершие было в ожидании развязки, немедленно окружили Елену Михайловну вниманием и заботой: стали навещать чуть ли не ежедневно, приносили продукты – «Ах, не надо денег, это я от чистого сердца!», – помогали по дому, работали в саду под её «чутким руководством». Опять, как в былые времена, Елена Михайловна была в центре внимания, к которому привыкла. Только времена сменились, да и причина внимания тоже.
Вскоре последовали предложения о пожизненном содержании. Из нескольких претендентов Елена Михайловна остановила свой выбор на самом богатом. Был заключен соответствующий договор. Около года всё было хорошо: её навещали, оплачивали коммуналку, приносили продукты, убирали в доме и наводили порядок на участке. Ну а потом... потом дал себя знать характер Елены Михайловны. Что там произошло, в точности не известно. Счета продолжали исправно оплачиваться, но навещали её всё реже и реже, а потом и вовсе перестали. Елена Михайловна попыталась расторгнуть договор, обвинив своего «содержателя» в ненадлежащем исполнении обязанностей. Но не тут-то было: кто станет слушать беспомощную, одинокую и нищую старуху? Денег на то, чтобы оплатить издержки «содержателя», у неё не было, а нового «содержателя» не нашла: всех успела распугать. Естественно, договор расторгнуть не удалось, и она осталась совсем одна. Племянник не показывал и носа, и её навещали лишь работница социальной службы да соседка, с которой поневоле пришлось помириться после многолетней «холодной войны».

Иногда по вечерам старая дверь со скрипом отворялась, и Елена Михайловна выползала на крыльцо. Спуститься с него ей было уже не под силу. Усевшись на стуле и опираясь на палку, она задумчиво смотрела в сад и молчала. О чём она думала, не знает никто. Следом выходили Дуся и Мурзик и укладывались по сторонам от её ног.

Неизменной страстью Елены Михайловны были цветы, которые она выращивала со знанием дела. В былые времена её цветники вполне могли бы соперничать с английскими. Но теперь... «Не хочу, чтобы они достались этим...», – решила она и стала раздавать растения соседям, прося их выкопать и взять себе на память о ней. Цветники постепенно пустели, но белая роза не сдавалась, пуская всё новые побеги от оставшихся корней. А в апреле упала её любимая черешня. Огромная, вся в цвету, она стояла, как белая башня и была видна с другого конца улицы. И вот... Черешня повалилась тихо, ничего не сломав, как будто кто-то аккуратно уложил её спать.