И т. д.

«Хмуриться не надо, Лада». – Модный эстрадный шлягер тех лет с псевдорусским уклоном, начинавшийся со слов: «Под железный звон кольчуги…». Говорят, что название автомобиля «Лада» обязано этой песне, которую с утра до вечера трендели по советскому радио.

Я читал в научной книжке, мне один давал. – Такие книжки, переведенные с гэдээровского немецкого, пользовались среди населения популярностью на порядок выше, чем бредятина про эту самую «Ладу».

И какой-нибудь мальчик босой… – Это из блатной песни «Запоздалая тройка», начинающейся со слов:

…пальто джерси… – Из модной стопроцентной импортной шерсти. Слово «импортный», кстати, тоже исчезло из обихода, ввиду нахлынувшего на страну обилия западных товаров, каждый из которых имеет свою торговую марку, и в этих марках постоветские граждане научились теперь прекрасно разбираться.

– Два-двенадцать-двадцать два. – Как время бежит! В городе К. теперь семизначные телефонные номера, и бичей (бродяг) примерно на столько же больше (в пропорции).

Бичи – это огромная разрушительная сила. – Асоциальные эти элементы светлой социалистической действительности гордо расшифровывали свое самоназвание как Бывший Интеллигентный Человек и обижались, когда образованные собеседники напоминали им, что английское «bitch» – не что иное, как русское «сука».

…ботать по фене… – разговаривать на тюремно-лагерном жаргоне (устар.).

У нас в слободе Весны жил один мужик по имени Васька Метус, и у него была жена.

– Ну и что? – скажете вы. – Многие живут в этой слободе, и почти у всех есть жены.

А то, что он свою жену ужасно ненавидел и хотел бы от нее избавиться.

– Ну и что! – опять скажете вы. – Многие ужасно ненавидят своих жен и хотели бы от них избавиться.

А вот то. Слушайте. Многие-то многие, а Метус при живой жене взял да и привел в дом еще одну.

Он привел ее и оставил в сенях. А сам зашел в избу.

Дома сидели его как бы существующая жена Галька и мама-старушка Метуса Макарина Савельевна, которая считала сына дураком, несмотря на то что он ее кормил, поил и одевал в ситцевые платья.

Женщины лузгали семечки.

Пело и играло радио. Тикали ходики. Мурлыкала киска, и домашние накинулись на Ваську, что тот пьяный.

– Ты где шляешься, сволочь?!

– Где? – переспросил Метус и сам ответил где.

Женщины закрутились по кухне и думали, что Васька сейчас их начнет гонять.

Но он их бить не стал, а, напротив, сел за кухонный стол, покрытый клеенкой, и сказал заплетающимся языком:

– Г-глина! Мне нужно обсудить с тобой очень важный вопрос.

– Вопрос-вопрос! Что еще за вопрос! Куды? Ложись лучше спать, Васенька, а завтра поговорим, – отвечала Галина голосом плачущим и явно приготовленным на случай Васькиных побоев.

– Сядь! Сядь, баба! – строго и величественно повторил Василий и запел:

Жду любви не вероломной, а такой большой, огромнай!

Поняла?

– Нет, не поняла, – отвечала Васькина жена Галина, торговавшая продовольственным товаром в ларьке Заготскота.

– Ну так сейчас поймешь. Я тебе все объясню, – посулился Василий.

И объяснил, что Галина пускай ступает с богом к себе домой или еще куда-нибудь, куда она хочет, поскольку он ее не только не любит, не только не видит в ней своего или вообще какого-либо идеала, но даже имеет новую претендентку на ее место.

– Так что все. Хоре. Пожили рядком, разойдемся ладком.