В 1989 году Валентин встречал в Шереметьево подругу из Праги. Париж, Нью-Йорк, Вена… Объявления о прибывающих рейсах разум помутили. Он выспросил у подруги, как ей удаются такие вояжи, и сам нашел способ собирать группы желающих прокатиться за бугор по частным приглашениям, менял валюту в банке (марки, кроны), делал паспорта, доставал билеты, расселял первых туристов-дикарей. И так хорошо пошел бизнес, что он бросил институт, люди довольствовались карманными расходами, остальной обменный фонд он оставлял себе. Хлопот было много, привлек друзей, разумеется, наехали, крыши-то не было. Так и остался, через братьев-южков пробрался в Италию, от Ватикана на мотороллере развозил обеды для нищих, так в рясе и присел за мольберт, вспомнить уроки учителя. Загорались вечерние огни, громче зазвучала музыка, парочки разных возрастов веселились на танцевальном паркете открытого кафе. Они даже не сразу среагировали на странно нарастающий шум недовольства, пока не вскрикнула дочка Тимея. Благоверная, разогретая южным темпераментом поклонников, танцевала стриптиз на столике, но он сломался, она очень неудачно упала, скатилась по лестнице, сломала бедро. Тимей, обычно, раньше забирал семейство, хозяин страшно оскорблял и его, и жену, и всех приезжих бродяг. Полиция, скорая… у него совсем не было денег расплачиваться за ущерб, лечение.

Радость говорить на своем – руссейшем! – языке (и быть понятым!), ностальгия по Родине, оказывается, невыносимо жгучее чувство, вот и он вернулся уже в распавшийся Союз, три года скитался по монастырям, крестился, искал себя, пока вновь не наткнулся на Тимея, совершенно случайно…

Кованые ворота закрыты, парковка не очищена. Алиса с удовольствием закурила, вертелась на каблучках, прислушиваясь к снежному повизгиванию, настраиваясь на кокетливый тон чужой жены, отлично наложившей косметический трюк, притушивший взгляд в предвкушении свидания. Антон шел, понуро опустив голову, и, как ни смешно, она видела его голым, идущим по снегу босиком. Она кинулась ему навстречу, прихватив горсть снега, приглашая поиграть в снежки, свалиться в сугроб. Снежок не склеился, не долетел до мужа, он подошел вплотную, взял за плечи, встряхнул, осуждая ее прыткость печальной улыбкой. Она беззаботно перебирала варианты, почему их не встречает сам гений. Антон отдал ей сумочку из машины, толкнул неприятно скрипнувшую калитку. Глубокая тропа вела к трехэтажному дому с колоннами, заброшенной фигуре в очертаниях фонтана.

– Я договаривался, – сказал Валентин Антону. Тот понимающе кивнул. Табличка на дверях была запорошена, но Алиса все равно не обратила внимания. Они вошли в холл, разделись, присели, надо подождать немного.

– Как же так, Валентин? Вы не могли здесь подрабатывать, если учитесь в Москве? – Возмущенно воскликнула Алиса.

– Я давно уже выучился… и не здесь я его нашел, а в хирургии, его побили в туалете, сигарет не оказалось, никто же не возит. Есть же и буйные, а он тихий. Вы же не спрашивали.

Антон заглянул в кабинет, приглашенные жестом, они неприязненно расселись. Врач с интересом и недоверчивым удивлением помечал у себя новые сведения о Тимофее Аркадьевиче. Оказалось, что бывшая жена позаботилась о нем, выдержала его четыре месяца в неврологии, поставила на учет в диспансере, чтобы поместить сюда на полгодика – год, чтобы подлечиться, потому что дети, поделив права устроителей выставок, не заботятся о нем, а оставлять без присмотра нельзя. Забрать его можно. Родственники имеют на это право.

– Вы ему родственники? Ах, просто коллеги… Можно и пораньше выписать, но по согласию детей.