– Из-под Зеленограда. Деревенские мы… Вы сказали, оставь надежду всяк сюда входящий. Мы, значит, в аду?

– Хуже, парень. Мы в художественной студии.

– Я подумал, это мне наказание за грехи, – произносит он на полном серьезе.

– И что за грехи у тебя, музыкант?

– Песни, наверное. Стихи. Когда заигрываешь с инфернальным или споришь с Создателем, будь готов держать ответ. Честно говоря, я всегда ждал, что чем-нибудь таким все и закончится.

Так. Оказывается, он ждал, чокнутый. Теперь понятно, почему этот ботаник не удивлен.

– У тебя в чехле правда гитара?

– «Хохнер», Германия – подтверждает он с гордостью.

– Разреши посмотреть?

– Вы разбираетесь в инструментах?

– Не столько в инструментах, сколько в струнах.

Я раскрываю молнию зубами, стаскиваю чехол. («Аккуратнее, пожалуйста…», – стонет парень.) Осматриваю вещь. Доли секунды мне хватает, чтобы осознать – повезло. Вот оно! Впервые повезло по-настоящему… Внешний вид и звук инструмента меня не интересуют. Только струны. Я боялся, что в его хваленом «Хохнере» окажутся пластиковые струны – вот это был бы облом! Но нет. Хорошая сталь. То, что надо…

Новенький рассматривает спящего Алика Егорова:

– Что с ним?

Алик подключен к аппарату гемодиализа, еще не отошел от операции. Я объясняю:

– Сначала от него отсекли малую часть. Затем – много-много малых частей, как внутри тела, так и снаружи. Ты видишь то, что осталось.

– А какой в этом смысл – отсекать малые части?

– Самый прямой смысл, парень. Бизнес.

– Вы же сказали, здесь художественная студия.

– Изделия из человечины пользуются в некоторых салонах большим спросом.

– Спасибо, что не соврали. Я, правда, ничего не понял, но любопытство удовлетворил… О, как эротично выразился! – он широко улыбается, словно предлагая и мне повеселиться.

Улыбка его вымучена. Губы дрожат. Разыгрывать из себя героя ему все труднее.

– Мне руки когда-нибудь отстегнут?

– Полагаю, к вечеру, – не вру я.

Объяснять ему, что произойдет ДО ТОГО, мне не хочется.

С минуту парень о чем-то размышляет, а потом начинает петь, отстукивая ритм босой ногой по корпусу гитары:

Интересно, я-то сам за какие грехи страдаю? Ни песен, ни стихов за мной вроде не числится…

Елена попыталась перехватить карандаши, не выпуская их из руки, и уронила на пол. Оба.

– Черт!

Карандаши играли роль китайских палочек. Они были совсем новые, не заточенные, с тупыми концами.

– Толстоваты, – сказал Борис Борисович. – Почему бы тебе не попросить у Сергея настоящие?

Она и сама не очень понимала, что за блажь ей взбрела в голову с этими палочками. В принципе, она знала, как надо их правильно держать, китаец не один раз показывал. Но… Подсмотренная на кухне сцена все стояла перед глазами, рождая ощущение чего-то важного и упущенного. А еще Елена вспомнила, как повар, разложив во время обедов-ужинов еду по тарелкам и блюдам – палочками, не ложкой! – затем умело их перехватывал и прятал в рукаве широкого халата. Она даже удивилась однажды: зачем он так делает? Тот любезно объяснил: по привычке, мол. Китайские повара никогда не расстаются с палочками, держат их наготове. А еще Елена не раз видела, как Сергей, когда был в хорошем настроении, виртуозно вертел свои палочки в руках… В общем, захотелось вдруг и самой изобразить что-то подобное, повторить хоть один из этих трюков. Ну, чистая блажь… или все-таки – нет?

– Похоже, вы твердо решили стать воительницей, моя валькирия, – сказал Борис Борисович. Он поднялся с диванчика и шагнул к Елене. – Смотрите, как еще делают. Зажимаете палочки крестом… (