– Да, хозяйка, – поклонился Сергей.
Тень улыбки скользнула по его лицу.
27.
Новенького привозят после обеда. Он появляется мирно и очень буднично. Никаких истерик и сильных сцен; и никаких вам драк в будуаре. Боже упаси. Не сравнить с предыдущим бешеным животным, которого пришлось обездвиживать при помощи китайской вазы. Наоборот, наш гость демонстрирует веселую покорность судьбе – почти как в моем случае…
…Так и вижу, как это было. Достаточно глаза закрыть. Первая наша ночь, первая настоящая близость. Удивительная кровать – под балдахином и с роскошными спинками. Жадно меняем позы, пока не останавливаемся на той, которую Купчиха предпочитает всем прочим. Она – сверху, я – под ней. Она любит быть Хозяйкой. Расположив мое тело поудобнее, она позволяет мне кончить… А потом, когда жертва расслаблена, нажат скрытый рычажок, отпущены стопора, освобождены мощные пружины. Спинки кровати падают, обрушиваются, как кара небесная, вдавливая мое тело в матрац. Спинки – это захваты, как здесь их называют. Один прижимает ноги, второй, который в изголовье, фиксирует голову и верхнюю часть торса, включая плечи и руки. Не вырваться. Кто только ей сделал такую машину, в какой мастерской? Средневековье. Фэнтези, черт бы его побрал… Шприц наготове, наркотическая дрянь входит в мое тело. Ночная операция, которую я не помню. Утреннее пробуждение, которое ужасно хочется забыть…
Сейчас даже шприц не понадобился. Пациент в сознании: прикованный к кровати, он хохочет на всю студию:
– Эй, тетки! Гитару… где моя гитара, тетки? Хотя бы гитару в живых оставьте…
Успокаивается, только когда брезентовый чехол характерной формы кладут ему в ноги.
Чехол…
Неужели в нем то, о чем я думаю?
Неужели вот так запросто я получу средство, из-за которого вся тропаревская босотá и гопотá с почтением звала меня Скрипачом…
– Почему твой новый друг бодрствует? – спрашиваю. – У тебя что, сонное зелье кончилось?
– Ты же видишь, что это за существо, – отвечает Эвглена. – По-моему, он и так под кайфом, ботаник.
– Я о другом. Всяк сюда входящий оставляет не только надежду, но часть своей плоти. Почему сей счастливый человек миновал белую комнату с зайчиками на сводчатом потолке?
– Ой, некогда с ним возиться. Позже займусь, через час-два. Клиент только к вечеру придет, и желательно, чтоб материал был свежим. Саврасов, возьми его пока под свое шефство… хорошо?
Эвглена и правда торопится. Закрывает голого пленника простыней. Рывком усаживает тетю Тому на стул:
– Чтоб тут сидела, как гвоздем прибитая! И хватит жрать водку, скотина! Уволю!
– Подожди, где ты такого нашла? – останавливаю я супругу, прежде чем она исчезает.
– Такого? Играл на улице, подаяние собирал. От нас неподалеку, на углу.
– И пел! – вдруг гордо добавляет парень. – Ей, кстати, понравилось, как я пел, – он приподымается и смотрит на меня.
Мой вид его не только не пугает, но даже не удивляет! Он ненормальный? Или «аномальный», как сейчас выражаются?
– Увела его для домашнего концерта, – поясняет Эвглена прежде чем пойти на выход.
– Мне нужен тру-уп, я выбрал ва-ас!.. – выводит он сильным, глубоким голосом. И заливисто хохочет.
Остаемся одни, если не считать немую санитарку. Некоторое время пленник пытается вытащить руки из браслетов, тихонько ругаясь. Затем окликает меня:
– Эй, сударь, вы очень странные вещи говорили. Хотя, вы красиво говорили, поэтично. Вы, наверное, поэт? Или писатель? И голос у вас красивый, вам бы тоже петь…
– Сам ты красивый. Ты, вообще, кто?
– Дóлби-Дэн, музыкант. А по совместительству – студент Гнесинки.
– Долби-Дэн… Данила, что ли? (