Он ответил не сразу. Подергал дверь. Было заперто. Прислушался…
– Ты же знаешь, я люблю только себя.
Эвглена Теодоровна привстала.
– Подождите, но ребеночка-то любите?
– Честно? Нет.
– Как – нет?!
– Положение обязывает иметь семью. И семья, п-твоить в жопу, у меня есть.
– Даже ребеночка… – она растерялась. – Значит, моей Ленке не на что надеяться?
Неживой вернулся к кровати. Присаживаться не стал.
– Надежда умирает последней. Но, в конце концов, тоже умирает. По-моему, ты даешь дочери все, что ей нужно, и еще сверху присыпаешь.
Эвглена Теодоровна молча оделась. Неживой с интересом наблюдал.
– Вы, наверное, пришли по делу, – сказала она.
– У-у, ты моя умненькая, – сказал он. – Именно по делу, и не по одному.
– Да, Виктор Антонович?
Она ослепительно улыбнулась; грациозно встала, оправив платье. Секунда – и влюбленная, потерявшая голову кошка обернулась светской львицей.
Неживой усмехнулся.
– Первое, – сказал он. – Мне нужен список твоих клиентов.
– Ого! Вам лично или…
– Полный список. Чтоб всех назвала, прошлых и нынешних.
– Это несерьезно. Как я могу?
– Это более чем серьезно, ласточка моя. Сегодня ты реализовала заказ – десять пальчиков. Как ты думаешь, для кого он предназначался?
– Откуда вы…
– Не отвлекайся, отвечай на вопрос.
– Ну, для Первого зама председателя Кабинета.
– Я спрашиваю, для кого он предназначался на самом деле? Вспомни, пошевели мозгами – кому могло понадобиться столько мелких, подчеркиваю, мелких… как ты называешь эту пакость?
– Иг… игрушками.
– Во-во. Мелких игрушек. Если вспомнишь – поймешь, кто мой король и чей я князь. Я не прошу список клиентов сейчас, зайду на днях. И не рекомендую консультироваться с теми, кто тебя прикрывает. Кстати, кто тебя прикрывает?
Эвглена Теодоровна поднесла руку гостя к своей щеке. Прильнула к этой огромной властной руке. Ее чувственные губы задрожали, ее зрачки расширились. От нее едва уловимо запахло полевыми цветами.
– Виктор Антонович, вы ведь не сделаете мне ничего дурного, – произнесла она. – Во имя нашего прошлого, во имя нашей дочери. Я и так – полностью ваша.
Сила, которую она вложила в эту реплику, сломала бы любого нормального мужика…
– Ты знаешь, что на меня твои фокусы не действуют, – спокойно ответил Неживой. – А плохого я тебе, конечно, не сделаю. Пока.
– Вы задаете абсолютно невозможные, страшные вопросы, – сказала Эвглена Теодоровна в отчаянии.
– Не хочешь разговаривать – я подожду. Давай перейдем к делу номер два. Где ты прячешь свою больничку?
– Здесь, на втором этаже.
– Отлично. Очень хочется посмотреть. Не откажешь старому другу в короткой экскурсии?
Эвглена Теодоровна тяжко вздохнула.
– Если вы настаиваете…
…Елена отпрянула от двери, возле которой она подслушивала, добежала на цыпочках до операционной, повернула к главной лестнице и выскользнула из медицинского блока. Закрыла стальную дверь с надписью «Второй» (красные буквы на белом фоне) и только тогда надела тапочки…
…Виктор Антонович Неживой остро взглянул на портьеру, скрывавшую дверь в «больничку», и широко улыбнулся.
18.
Необычные звуки ворвались в мир нашей тоски…
Я привстаю на локте. Сажусь. Тетя Тома тревожно выглядывает из своей каморки, затем выходит и смотрит вдоль коридора. Что ей там видно, не знаю. Слышен рев, то ли человеческий, то ли звериный. И тут же – отчаянный стон Эвглены: «Разбил!»
Все это далеко, но отчетливо. Похоже, из будуара. Наверное, дверь в будуар открыта, иначе хрен бы я что услышал. И вдруг рев обрывается. Торопливое шлепанье – где-то там, в конце коридора (ага, Купчиха забегала), – и снова ее стоны: «Разбил, скотина!.. Урод!.. Вот ведь урод!..» Потом яростно громыхает каталка; звук приближается…