В таком состоянии меня выпихнули поесть. На автопилоте я направился в ближайшую харчевню. И вот на светофоре, в тот момент, когда мой мозг был полностью заполнен всей сложностью родственных связей и взаимоотношений императрицы Суйко и принца Сётоку Тайси, а перед глазами стояло «Соболезнование на кончину преподобного Сайтё», написанное императором Сага, и я тщетно пытался там разглядеть «пропитанную глубокой скорбью изящную скоропись», я был грубо вырван из этого рая в суровую, холодную, промозглую действительность.

Сперва даже не понял, что произошло, пока по лицу стоящего передо мной дедушки не сообразил, что у меня, очевидно, что-то спросили и теперь ждут ответа. Дедушка, наверное, тоже по моему лицу понял, что я не заметил вопроса, и ещё раз что-то сказал на непонятном языке. «Совсем уже оборзели, – взорвалось у меня в мозгу. – Понаехали тут, ещё и разговаривают не по-русски». Однако до второй мысли уже дошло, что дедушка спросил что-то по-японски. Третья мысль сообразила, где я нахожусь, и сказала: «Однако я даю». И только четвёртая наконец-то поняла, что от меня хотят узнать, где находится вокзал. На весь этот процесс ушло заметно больше времени, чем обычно. Иными словами, я подвис на несколько секунд, пока мозг это всё перерабатывал, но в конце концов махнул рукой в сторону вокзала. Дедушка что-то пробурчал и удалился в указанном направлении.

Только поев, выпив кофе и вернув себе способность соображать, я задумался, почему из всех людей, стоявших на светофоре, дедушка обратился именно ко мне, и нашёл этому только одно логичное объяснение. Очевидно же, что из всех, кто был в ту минуту на улице в центре двухмиллионного Саппоро, я произвожу впечатление самого коренного жителя города.

22 марта. Снег. Опять снег. Прогноз погоды обещает +4, но на улице всё равно -1. Раньше местные предсказатели на вранье почти не попадались. Неужели российские синоптики приехали в Японию на стажировку?

Сегодня чуть благополучно не проспал на работу. Вечером сэмпай вышла в скайп, и как в старые добрые времена… спать я ушёл в 3-м часу ночи. Хотя, честно говоря, сэмпай тут ни при чём. Во всём виновата какая-то зараза, которая принесла на работу кофейные бобы в шоколаде. Не знаю, сколько я съел… упаковок. Но они же вкусные были! Я ссыпал себе их в выдвижной ящик стола, и на весь рабочий день непрерывного таскания мне их хватило.

Во вторник был праздник. День весеннего равноденствия. Выходной. Выходной во вторник – это плохо. Особенно если понедельник рабочий. Утром в среду автопилот сыграл со мной злую шутку, решив, что раз я вчера отдыхал, то сегодня надо выбрасывать бутылки. Бутылок у меня дома не было. Зато теперь у меня дома целый мешок невыброшенного пластика, с которым мне ещё неделю делить кухню.

Русский клуб вчера порадовал перлом от Я.-сан: «Когда я телефоноваю, я всегда кланяюсь». Телефоновать – это, конечно, сильно.

На каллиграфии немного пришёл в себя, сотворив пару удачных вещей. Сегодня утром долго смотрел и не верил, что это я написал. Думаю, во всём всё-таки виновата новая кисточка. Правда, мы с ней ещё только учимся находить общий язык. Новой кисточкой я себя порадовал по энергичному настоянию С., вызванному приходом результатов из Токио и присвоением мне очередной степени по каллиграфии. (Очевидно, комиссия была в драбадан.) Каждая степень каллиграфии имеет свой порядковый номер. Мой нынешний соответствует примерно уровню «смотри, белая обезьяна, вот это – кисточка».

На каллиграфии же чуть было не нагрешил на С. Разговор зашёл о Сёхося Сёдо. Это большая каллиграфическая контора в Саппоро. Не знаю, занимаются ли они коммерческими заказами, но они точно занимаются преподаванием. По городу у них около 10 филиалов, где проходят занятия. Возможно, это самая большая контора такого плана в Саппоро, а возможно, и не только в Саппоро. Короче. Стоило кому-то только упомянуть их название, как бабушку понесло. Далеко и надолго. Об их уровне преподавания, подготовки студентов и так далее. В таком состоянии увидеть бабушку С. – большая редкость. «Как она, однако, конкурентов не любит», – успел позлорадствовать я. Как вдруг она с придыханием и широко открытыми от ужаса глазами выдала: «И вообще, они же там учат иероглифы для практического использования!..» По-японски это звучало ещё трагичнее «дзицуё кандзи». В этот момент на меня снизошло сатори, и я многое понял. В частности, что у нас, похоже, с бабушкой С. где-то есть фундаментальные расхождения в подходах к обучению каллиграфии. Потому что «учить иероглифы для практического использования» – была немаловажная причина, по которой я решил идти на каллиграфию. Не единственная, конечно, но тем не менее.