– Да, в порядке. Прошу прощения, – отвечаю я, потирая лицо. Уверена, что вся щека у меня в отпечатках пластиковых клавиш. – В облаках витаю…

Он откашливается и выпрямляется. Складка между бровями исчезает, и его лицо снова принимает бесстрастное выражение. Очевидно, он готовится отчитать меня за то, что я вчера приставала к нему под дождем.

– Чем я могу помочь? Вы ведь в курсе, что вам не нужен билет, чтобы попасть внутрь? – шучу я, чтобы разрядить обстановку. Естественно, он не смеется.

– Я… – начинает гвардеец, но замолкает. Он мнется и наклоняется к окошку. – Я просто хотел… – Он снова замолкает и кладет фуражку на выступ под окошком.

– Подождите.

Гвардеец подбирается и отодвигается от окна. Я выключаю компьютер, хватаю телефон из ящика и выхожу к нему наружу. Надо сказать, что во мне пять футов девять дюймов росту [10], и я всегда чувствую себя великаном, стоя рядом буквально с кем угодно. Но этот джентльмен, должно быть, ростом как минимум шесть футов три дюйма, а чувство собственного превосходства добавляет ему еще дюймов шесть. Для большинства это унизительно – ощущать себя маленьким, а мне помогает спрятаться, почувствовать себя защищенной от непроизвольно вытаращенных глаз, которые следят за мной. Я чувствую себя в безопасности, стоя в его тени.

– Я там практически ничего не слышу, – говорю я ему. Это невинная ложь; звук там действительно немного приглушенный, но, помимо всего прочего, любые разговоры через стекло, кроме покупки билетов и передачи денег, выглядят несколько странно. Я не обращаю внимания на пертурбации, творящиеся у меня в животе.

Он снова прокашливается.

– Я приходил вчера, мэм…

– Пожалуйста, называйте меня Мэгги. Ну, то есть если хотите, то можете обращаться ко мне «мэм», но для меня это всегда звучит как «мам», и я чувствую себя старой.

Он стоически кивает и продолжает:

– …но мне сказали, что вчера у вас был выходной. Я и позавчера приходил, но… Вы были заняты. – Ну вот оно – буквально королевская отповедь. Завесив лицо волосами, я покусываю щеку изнутри и готовлюсь к неизбежной лекции.

– Я пришел принести извинения за нашу первую встречу. – Он кидает взгляд на мою руку, а потом на синяк у меня на лбу. Удивленная оборотом, который принял наш разговор, я прячу лиловый ноготь в кулак и улыбаюсь ему. – Я в полном ужасе от того, как обошелся с вами. Зная, что поранил вас, я потом вел себя так нагло… Это непростительно, и я пойму, если вы не примите мои извинения. Но, пожалуйста, знайте, что на меня это совсем не похоже и мое поведение тоже стало результатом тяжелого дня.

– Да боже мой… – Я стараюсь разрядить напряжение между нами, видя, что ему хочется быть здесь примерно так же, как ребенку, которого заставили извиняться перед соседями за то, что он запулил футбольный мяч через забор. – Правда, все нормально. Спасибо вам за извинения. Думаю, теперь мы в расчете.

Он расслабляется на минуту, но вскоре его лицо снова суровеет, и серьезность возвращается.

– Кроме того, я приходил вчера, потому что хотел убедиться, что вы… Я знаю, что расстроил вас – снова – тогда, во дворе с вашим… с тем парнем. И я подумал, что должен, наверное, прийти и убедиться, что вы в порядке. И извиниться… еще раз. – Он прячет глаза на последних словах.

– О господи, да нет же, не стоит, точно не стоит. Пожалуйста, вы просто выполняли свою работу. Я понимаю.

Мое лицо горит.

– Да вообще-то нет. Я думал… А, неважно. Мне не следовало вмешиваться. Я не должен был влезать между вами и вашим… партнером. – Он с трудом подбирает слова.

– Бывшим, – исправляю я его. – Вообще-то я должна вас поблагодарить за то, что вы вмешались. Хотя не могли бы вы в следующий раз сделать это чуточку потише? У меня чуть инфаркт не случился. – Я опускаю тот момент, что произошедшее благодаря непрошеной огласке уже два дня как главный предмет обсуждения в Тауэре.