– Там… розетка, похоже, из строя вышла. Ты… п-п-попробуй на стол поставить, – спотыкаясь в словах и путаясь в мыслях, сказал Дворовой. Брат, послушав Жориного совета, печь на стол перенес, включить её всё намеревался, к розетке подобраться пытаясь, да ничего так и не сделал, на монолог родственника своего болезного отвлёкшись.

– А знаешь, что она мне сказала-то, когда ушла? Мать моя. Наша, – продолжил Жора. – Сказала, мол, останетесь вы тут вдвоём гнить. В этой червоточине. И сгинете в этой же мгле поганой. Только и будете всё барахтаться до самой смерти. Вот так она сказала. Мне сказала. А потом ногу одну поджала, улыбнулась злобно так, вторую ногу приподняла и сама же барахтаться стала, в воздухе вися и глаза выпучивая. Шнуром резиновым к потолку привязанная. Вот прямо на кухне этой. Да, видел я это всё. Своими глазами. И не сделал ничего. Человек ли я? Вот спроси ты меня теперь.

– Сучёныш ты пакостный! Мудила объебошенная! Хули ты так смотришь? Аааа?! – взгляд Кирилла стал точно таким же, каким его Жора запомнил, наблюдая за братом через экран бесовской чудо-машины. Только теперь в глазах братовых не огонёк коварный горел, а пламя полыхало, от которого внутри у Дворового всё начинало плавиться и ноги потому подкашивались, а руки дрожали.