Дворовой, заливаясь слезами, полез под стол. Уж там ему точно компанию составят. Он нажал на кнопку чудо-машины и принялся смотреть.

Он по очереди листал каналы, начав с самого последнего.

Серые, хлипкие. Вязкие, скучные. Бесцветные, молчаливые и уставшие.

Всё там было настолько необязательным, что люди уже воспринимались не иначе как издохшими от двенадцати часов репетиций статистами. Их даже нельзя было назвать призраками, ведь призраки совершают какие-то движения. А тут же почти не двигался никто. А если кто и двигался, то непременно при этом всём замедлялся, наглядно демонстрируя процесс затвердевания, а вслед за ним медленного исчезновения. И только в одной из квартир происходило нечто совершенное иное.

Когда на экране появилась она, время, оно словно сделало какой-то скачок не то далеко вперёд, не то настолько же далеко назад. Софья Васильевна предавалась утехам. Всё в той же квартире. На той же кровати. Она упиралась ногами в изголовье, а лицо её, бороздя стекло экрана, расплывалось прямо перед глазами Дворового и будто таяло. И расплавленное это месиво, что образовалось на месте её лица, в один момент залепило Дворовому глаза, отчего он и не заметил сразу, что поверх женщины лежало мужское тело. Не просто лежало, а ожесточённо даже как-то вело борьбу против тонкой, хрупкой сущности Софьи Васильевны. Только когда Жора услышал звериные возгласы ёбаря, он вернулся в реальность. Но в этот раз она, реальность эта злосчастная, обошлась с ним как никогда жестоко.

– Не смотри! – кричала женщина, глядя прямо в экран бесформенными глазами. – Не смотри! убирайся прочь!

Дрянная бабёшка.

А Дворовой стоял как вкопанный и пошевелиться не мог. Сделался в один момент совсем не способным зрачков своих отвести от глаз столь же родных, сколь и ненавистных. Кирилл глядел прямо на Жору исподлобья, как волк или, скорее, как Ганнибал Лектер, и лицо его, казалось, ничуть не дрожало, тогда как тело совершало агрессивные содрогания и едва ли не врезалось собой полностью в хрупкую плоть Софьи Васильевны. Дыхание у Дворового тогда сделалось жидким и расхлябанным, будто бы лёгкие его наполнились слизью. Он убежать тут же захотел, спрятаться под стол на кухне, как в детстве делал, да вот только уже под этим самым столом он сидел и затылком о перекладину от столешницы бился, будто специально, чтоб в глазах потемнело. Чтоб не видеть только предателей этих сношающихся и в лицах расплывающихся то ли от картинки нечёткой, то ли от слёз, что ручьём из глаз Дворового бежали. Жора к шнуру потянулся, выдрать его хотел из розетки, лишив этот ящик злосчастный живительной энергии, да только оказалось, что от другого источника машина питалась. Шнур лежал неподвижно у стены, издевательски, словно змея игрушечная, искусно притворяющаяся лишь живой. Штепсельная вилка покоилась у ножки стола, чуть её огибая, но не прилегая к ней вплотную, будто бы желая обнять, но слишком этому сопротивляясь. Дворовой тогда из-под стола выскочил, голову себе о столешницу ободрав и стал по квартире метаться. Ни выхода, ни пристанища не найдя, он бросился прочь из квартиры.

На улице в этом время никого почти уже не было, только соседки в количестве трёх штук, в халаты облачённые, неподалёку о чем-то тараторили. А рядом с ними машина полицейская была припаркована. Дворовой взгляд чуть левее перевёл и увидел, что дверь в подъезде соседнем открыта и полицаи около стоят, что-то там сами себе с ноги на ногу переминаются.

Чего же они стоят там, думал Дворовой. Пускай бы уже ворвались в квартиру эту злосчастную что ли, да вышибли бы все мыслишки и устремления похотливые у этих хахалей недоделанных из семнадцатой. Пускай их прям там и загребут, голых и растерянных, растерзанных собственной же страстью, бултыхающихся беспомощно в грязных её испражнениях. Тут полицейские на Дворового внимание обратили, переглянулись, один другому что-то сказал, а затем к соседке направился, что неподалёку стояла. Второй так на месте и остался и будто бы следить за Дворовым стал. Жора весь съёжиться захотел, но виду не подал никакого, начал лишь по карманам штанов своих шмонать, мол, сигареты найти пытался, хотя не курил уж давно, да и карманов на штанах не было. Но так он этим своим поискам выдуманным поверил, что ни капли даже не засомневался, когда дверь подъездную распахивал, дабы в квартиру подняться свою и с сигаретой уже оттуда выйти. Но только дверь за ним захлопнулась, как Жора шаг резко ускорил, через все лестничные пролёты за считанные секунды пронесясь. А в квартиру когда забежал, дверь изнутри на оба замка закрыл и на цепочку ещё, которой уж лет десять как не пользовался. Тихим-тихим шагом он прошёл на кухню, выведать что там да как. Чудо-машина ни с того ни с сего молчала. Всё в доме его молчало. Только вода изредка в трубах бурлила. И из стен голоса невнятные доносились, будто и не на русском вовсе разговаривающие. Спрятаться от них желая, Дворовой прошёл в спальню, меж сумок там собранных разместился, в клубок свернувшись на полу прямо и одеялом накрывшись, да так и уснул.