– Я изуродовал? Да ни черта! Тебе просто не повезло!

– Я могу заявление подать…

– Пепепение? Подавай свое пепепение. А я на тебя заявление подам. Ты сам подписался, что нечаянно упал, причем в пьяном виде. Три свидетеля есть. Нинка и Тонька скажут, то, что я велю. Так что ты просто вымогатель и все. У меня крыша в полиции есть. А у тебя, видать, крыша съехала, что ты сюда приперся. Ты мне не нужен больше. Ты был мне нужен пятого. А сейчас ты мне не нужен. И вообще, ты мне больше совсем не нужен. Так, что вали, никаких денег не дам!

– Мне через несколько часов в Израиль лететь, мне эти деньги необходимы как воздух!

– Ну и лети, куда хочешь, мне-то что? У тебя батя есть, вот пусть он и дает. Все, ты мне надоел!

И он неожиданно сильно толкнул меня в грудь. И я упал на спину. Боль так меня пронзила, что я потерял сознание.

Когда я очнулся, то увидел, что его нога в тапке в паре сантиметров от моего рта.

– Я тебе сейчас так челюсть раскрошу, что никакой израильский врач не соберет. Вали, я сказал!

Он был гораздо сильнее меня. Ему тридцать семь, а мне семнадцать. Он здоров как бык, а я в инвалидном состоянии.

Он поднял меня за плечо, опять причинив боль.

– Дай мне деньги, – все-таки еще раз попытался я продолжить разговор, – Я без них могу остаться инвалидом.

– Инвазидом. Ну и оставайся инвазидом. Мне-то что? Ты мне не нужен…

Он материл меня, и всячески, корча слова, оскорблял.

Денег он мне не даст, верно, Нина говорила. А без них мне труба. Я не мог остаться без этих денег! Мне нужны были эти четыреста тысяч до такого края, что на карте не найти…

…И тут я понял, что мне надо сделать. Что мне придется сделать. И я понял отчетливо, что это моя единственная возможность взять причитающиеся мне деньги от брата. План, и единственно возможный, возник у меня в голове, четко, ясно и во всей последовательности, и я сразу принял его к исполнению. Да, собственно, у меня не было другого выхода. Просто не было.

– Дай мне водички попить, – попросил я.

– Водочки? Какой тебе водочки, рано тебе еще водочки. А пи-пи дома делать будешь.

– Дай воды, мне плохо!

Он опять заматерился, но повернулся, чтобы пойти на кухню. На комоде лежала связка ключей, явно от дома. Я моментально схватил ее. Он сделал три шага и обернулся. Но мне хватило времени, чтобы сунуть ключи и карман.

– А знаешь, я тебе и воды не дам, – заявил он, – Ты мне надоел. Убирайся!

Он силой развернул меня и стал пихать меня в спину, подталкивая к двери.

– Ты пожалеешь об этом, и сильно пожалеешь, – сказал я на прощание.

– Посясею? Это ты посясеешь, еще раз припрешься, так посясеешь, что весь поседеешь. Понял! – он принялся опять меня материть.

Он вытолкнул меня в дверь, и захлопнул ее.

И я заковылял к выходу из коттеджного поселка.

Вернувшись в мой садовый домик, я чуть отдохну и выпил чаю. Затем я спустился в подпол, вынул деревянный настил в коробе, затем решетку. Открыл «саркофаг», достал винтовку. Поднялся и распутал ее из «савана». В небе грохотало, и посверкивали молнии. Приближалась гроза. Гроза – это хорошо. Не будет слышно выстрела.

Я бережно укутал винтовку в полиэтиленовый мешок, чтобы не промокла, если попаду под дождь. И взял целую упаковку патронов, хотя знал, что мне понадобятся только два. Все это уложил в рюкзак, и привязал к нему коврик, ну такой для занятия спортом.

Я проехал всего две остановки, и подошел к поселку со стороны леса. Я вышел из леса. Перед забором, непосредственно, было что-то в виде полянки, но были и кусты. Я выбрал позицию. Такую, чтобы не попасть в камеры наблюдения, чтобы прикрывали кусты, но чтобы хорошо видеть окно. Я отвязал коврик, сел, собрал винтовку, и заполнил обойму.