В те времена мы про компьютеры едва слышали, мобильных телефонов и всяких айфонов не было в помине, а писали мы на бумаге обыкновенными шариковыми ручками. Но бабушкина ручка была не шариковая, а чернильная. Чернила были залиты внутрь ручки. Сама же авторучка была темно-зеленая, как будто выточенная из зеленого камня. Но то была такая полупрозрачная пластмасса. Больше всего мне нравилось золотое перышко. При взгляде на это перо казалось, что и писать оно должно золотыми буквами. Нет, конечно, оно писало фиолетовым цветом, но все равно замечательно. Даже капиллярной ручкой, которые тогда уже начали появляться, так красиво не напишешь. Правда, надо было подождать, чтобы буквы просохли, иначе они могли размазаться. Однажды я все домашнее задание по русскому языку написал бабушкиной ручкой, и учительница была сильно удивлена и даже оценку мне повысила за аккуратность – до «пятерки», хотя я и сделал две ошибки.

Ах, как мне хотелось взять эту авторучку в школу, чтобы похвастаться перед ребятами! Но я не решался об этом и заикнуться. Я знал, что бабушка любит, чтобы ее вещи сразу же ей возвращали. Как-то раз она дала Марине этакую длинную картонную трубочку, вроде катушки, с намотанными на нее нитками разных цветов. Марина сделала какие-то вышивки на платьях своих кукол, а нитки после этого остались у нее в ящике шкафчика. Бабушка на другой день эту катушку нашла, положила на место в чемоданчик и больше Марине не давала.

В какой-то год бабушка Рая к нам долго не приезжала, хотя и обещала приехать. Тогда моя мама сама к ней поехала. Оказалось, что бабушка приболела.

Когда же она наконец приехала, мы все обратили внимание, что она стала худее и говорила как будто тише. Голос ее шелестел, точно сухой осенний листок.

– Я нынче как вобла сушеная, – грустно шутила она над собой.

Иногда к ней все же возвращалось ее задорное настроение, и она спрашивала у меня:

– Ну что? Сколько чертей в доме?!

– Тридцать пять! – тут же отвечал я, тоже веселея.

– Угадал! Так вот: сегодня мы с тобой и с Мариночкой идем в кино. Я узнала: сегодня показывают замечательный детский фильм. И Саню твоего возьмем. На тебе деньги – беги за билетами.

В кино мы пошли не просто так, а вырядившись. На бабушке и сестре были широченные, найденные на антресоли шляпы, которые бабушка называла «шляпопо», а на мне и Саньке – мексиканские сомбреро, сделанные из бумаги бабушкиным способом. Все прохожие на нас оглядывались, пока мы шествовали к кинотеатру в таком виде, и это так веселило бабушку, что она даже останавливалась время от времени, чтобы вдосталь насмеяться.

– Я сегодня просто в остроге́! – говорила она после фильма.

Однако бывали дни, когда бабушка была совсем не «в остроге́», а сидела целый день в маленькой комнате, печально склонив свою седую голову, или вовсе лежала.

Мои родители не раз предлагали бабушке переехать к нам насовсем. И мы с Мариной тоже присоединялись:

– Бабушка, переезжай к нам, пожа-а-алуйста!

На что бабушка Рая повторяла одно: «Старые деревья не пересаживают».

Как-то проходя мимо комнаты родителей, я услышал негромкий разговор и сразу почему-то догадался, что он касается бабушки.

– …Газ может оставить… опасно, – едва слышался глухой голос отца.

– Мне тоже было бы спокойнее, если бы она была рядом, – звучал более звонкий голос мамы.

Из этих обрывков беседы я понял, что у бабушки здоровье никак не налаживается, хотя это и раньше можно было понять.

– Бабушка, а ты что, болеешь? – спросил я у нее осторожно, когда мы с ней играли вечером в шашки.

– Если старость считать болезнью, то да, – усмехнулась она.