Однако я хотел распрощаться с армией и тем самым с телеграфной комиссией только после полного выполнения последней своих задач и наступления определенного порядка в будущем телеграфном деле.

В то время я вел борьбу в комиссии за позволение общественности[78] использовать создающиеся телеграфные линии, что было с негодованием воспринято в военных кругах. Но большая скорость и надежность моих работающих и к тому моменту запатентованных в Пруссии наземных стрелочных и печатных телеграфов между Берлином и Потсдамом и подземной линии между Берлином и Гросбереном – достижение, абсолютно несравнимое с прежними семафорами,[79] – во многом способствовали созданию положительного мнения в обществе. Молва о поразительных результатах моих опытов облетела весь высший свет Берлина и принесла с собой приглашение прусской принцессы[80] выступить перед ее сыном, нашим будущим кронпринцем Фридрихом Вильгельмом и королем Фридрихом с докладом об электрической телеграфии. Этот доклад, проиллюстрированный экспериментами на телеграфной линии Берлин – Потсдам, и прилагаемая к нему докладная записка, в которой я обрисовал, какое значение приобретет телеграфия в будущем, если сделать ее общественным достоянием, явно посодействовали переходу высшего общества на мою сторону.

Комиссия по моему предложению объявила открытый конкурс на март 1848 года, назвав при этом необходимые условия для телеграфных проводов и аппаратов. Для победителей учреждались премии, также им предоставлялись исключительные права на дальнейшие поставки. У меня были достаточно серьезные шансы выиграть открытый 15 марта 1848 года конкурс, как вдруг 18 марта внезапно наступил конец как конкурса, так и самой комиссии.[81]

Поглощенный интересной работой, я имел мало времени для участия в дикой пляске настроений, распространившихся по всей Германии после Февральской революции в Париже. Мощный вихрь политических волнений со стихийной силой промчался по стране и снес все слабые преграды, без цели и плана противопоставленные ему существующей властью. Недовольство господствующим порядком, чувство безнадежности от того, что его нельзя изменить без насильственного свержения, пронизало весь немецкий народ и проникло даже в высшие слои прусского гражданского и военного управления. Политическое и национальное многословие, несостоятельность которого обнаружилась только в более поздних событиях, тогда еще оказывало неослабное влияние на массы, а его развитие весьма поддерживала необычайно хорошая летняя погода, установившаяся на все это время в Германии.