Увы, когда все это стало известно, уже не было в живых ни моей мамы, ни ее старшей сестры Нюси, ни дочери Владимира Сони Хайкиной. Но живут их потомки, и они теперь знают больше о своих корнях.

Но вернемся к истории деда Семена. Это была жизнь революционера. В автобиографии он о своей семье почти ничего не писал. Коротко упомянул, что после погрома в Гомеле в 1902 году они лишились жилья и был вынужден уехать в возрасте 15 лет в Харьков и начать самостоятельную жизнь. И ни слова о своей женитьбе на бабушке.

Зато очень подробно рассказал о своей революционной и партийной деятельности. Пошел учиться на печатника и работал в типографии. Видимо, там и произошла встреча с революционерами. В 1905 году он был в Харькове на баррикадах, участвовал в организации забастовки. В 1906 году вступил в партию, примкнув к большевикам. Работая в типографии, он печатал и распространял листовки. Попал под наблюдение полиции, был арестован и несколько месяцев провел в тюрьме. Потом жил и работал в Баку, вернулся в Гомель. В 1917 году был направлен партией в Самару, где и участвовал в революционных событиях. Во время захвата Самары белочехами в 1918 году находился в подполье.

С бабушкой они встретились в Харькове, вместе переезжали. Поженились в Гомеле в 1917 году.

Мама рассказывала, что муж Нюси, Борис Пряхин, большой шутник, называл своего тестя «печатник Семен». Мама считала, что так Борис обыгрывал его работу в типографии. А потом в 1966 году в номере от 9 декабря газеты «Волжская коммуна», в рубрике «К 50-летию Великой Октябрьской социалистической революции», появилась большая, на половину полосы, статья «Печатник Семен» с рассказом о жизни моего деда. Оказывается, Печатник Семен – это его партийная кличка.

После революции дед был партийным и хозяйственным функционером, руководил различными предприятиями, работал с Куйбышевым, избирался в партийные органы, участвовал во множестве конференций, на одной из них видел Ленина. Имел много наград, в том числе орден Трудового Красного Знамени. Работал в Куйбышевском обкоме партии, в 1946 году вышел на пенсию. И был счастливцем – его не коснулись репрессии, ни довоенные, ни послевоенные. Мама рассказывала, как они боялись, как вздрагивали каждую ночь в 1937—1938 годах, как вокруг арестовывали друзей и близких. В бабушкином-дедушкином архиве фотографий я обнаружила групповые снимки, явно дачные, на которых отдельные лица были вырезаны… Понятно, что это репрессированные знакомые, фото которых хранить было опасно. Грустные символы эпохи…

Над дедушкой тоже сгущались тучи. Однажды он с кем-то из знакомых поделился своим недоумением по поводу ареста одной известной революционерки: как же так, она же с Лениным работала?! Тут же знакомый на него донес, его вызвали и объявили, что на завтра назначено заседание «тройки»2 по его «делу». Дед, конечно, пришел домой ни жив ни мертв, семья всю ночь не спала… А утром стало известно, что всю «тройку» ночью арестовали. Мимо снаряд просвистел…

После выхода на пенсию дед получил статус персонального пенсионера союзного значения, продолжал участвовать в партийной и общественной жизни, был уважаемым человеком. Похоронив бабушку, через год, в 78 лет, снова женился. И умер в 87 лет, сохранив до последних дней память и интеллект, просто от старости. За год до этого, когда я была у него в больнице, он сказал мне: «Я устал жить…»

Дед всегда был главным в семье, бабушка крутилась вокруг него, обеспечивала ему диетическое питание. Он считался больным и очень следил за здоровьем. Я помню, как он делал зарядку в постели утром, пил молоко, добавляя в него чуть-чуть йода – для здоровья. И пережил считавшуюся здоровой бабушку на 12 лет.