Это один из первых случаев, когда дух обратился ко мне напрямую. Думаю, они пытались делать это и раньше, но я преуспела в том, чтобы их игнорировать. Эта женщина, однако, не оставила мне такой возможности: она стояла передо мной до тех пор, пока я не положила телефонную трубку. Даже не помню, что я сказала подруге и сказала ли что-то вообще. Поведение духа выбило меня из колеи. Когда я обернулась, чтобы повесить трубку, женщина исчезла.

Я поднялась наверх и нашла маму спящей в постели. Я не знала, что делать. Легла рядом и попыталась понять, умирает ли она. Мне хотелось побыть с ней. Я любила ее и не хотела, чтобы она скончалась в одиночестве. Мне было страшно и тоскливо, я начала плакать, что случалось не часто – плакала я редко, но в тот раз не могла остановиться. Мама проснулась и спросила, почему я реву. Я сказала ей, что знаю, что она сделала с собой, и что не хочу, чтобы она умирала. Она села, посмотрела на меня, как в тумане, и вылезла из кровати. Я не знала, что делать дальше, просто хотела, чтобы все это прекратилось. Мама вышла из комнаты и направилась в туалет. Я свернулась калачиком на ее кровати, пытаясь понять, что я могу сделать. Позвонить 911? Или соседям? Я молилась, как могла, чтобы мама жила. Через пару минут из ванной раздались звуки рвотных спазмов – маме удалось избавиться от таблеток. Когда она уснула, я все время проверяла, дышит ли она.

Та умершая женщина мне больше не являлась, но когда я проходила по коридору следующей ночью, я почувствовала спокойствие и поняла, что все будет в порядке. На следующий день появился отец и привел приятеля, лечащегося от алкоголизма. Они поговорили с мамой, и тем же вечером она записалась в клуб анонимных алкоголиков.

Думаете, эта история с умершей женщиной, послание которой спасло жизнь моей матери, изменило мое отношение к покойным? Ничего подобного. Мне понадобилось еще много лет, чтобы научиться не только слушать, но и слышать умерших людей и их послания.

Время шло, и жизнь повернулась к лучшему. Я перешла в старшую школу, мама перестала пить и снова начала работать. Следующие четыре года прошли ни шатко ни валко. Мама сорвалась, но быстро завязала. Мне нравилась социальная составляющая учебы, но я не могла открыться для людей. Сейчас я шучу, что в то время была цельной натурой – меня бесило все. Я была подростком, скрывающим тайну, поэтому мне пришлось стать тихой, злой и научиться игнорировать умерших людей, являвшихся днем. Главным правилом стало не встречаться с ними глазами, и обычно это помогало. Энергетика других учеников и учителей влияла на меня, пока я была в школе, но и с этим мне помогли справиться музыка и прогулки. Тогда же я начала понимать, что организованная религия не для меня. Я всегда чувствовала, что существует нечто большее, что одна религия – всего лишь осколок целого. Начала читать о других религиях и верованиях, существующих в мире. Хотя все это восхищало меня, мне было не расстаться с католицизмом, пусть его догматика и вызывала у меня сомнения. Зато для других детей уроки религии стали весьма занимательными. «Почему» быстро стало моим любимым словом. Я сводила монашек с ума, постоянно задавая вопросы. Мне хотелось знать «почему», и ответы типа «потому» меня не устраивали.

Одной из моих любимых учительниц была монашка, не носившая рясы. Их орден просто одевался во все серое. Сестра Мишель была женщиной миниатюрной, но темпераментной. Она тренировала футбольную команду и была самой крутой монашкой, какую я встречала в жизни. Мы жарко спорили в классе, на футбольном поле и вообще везде, где сталкивались. Нередко она оказывалась разочарована, потому что не могла ответить на мои вопросы. Иногда, если не почти всегда, никакого другого ответа, кроме: «Потому что таковы правила» – не существовало. Я уважала преданность сестры Мишель ее вере и, думаю, ей нравилось и мое резонерство, и все психологические факторы, его порождавшие. Я понимала, что такое вера и убеждения, но мне были важны причины приверженности им.