Никогда и никому я не признавалась, что приводило меня в такой ужас, нередко говоря, что во всем виноват мой старший брат, который постоянно меня дразнил и рассказывал про Черную Руку, живущую под кроватью. Звучало нелепо, но правда была еще более странной. В то время я была убеждена, что меня прокляли или что в меня вселилось зло, так что врать казалось мне надежней. В воспитании, даваемом римской католической церковью, видеть умерших или говорить с ними считается большим грехом. Во всяком случае, я так думала. Став старше, я поняла, что грехом считается некромантия – призвание покойников. Можно спорить о том, приглашаю ли я их во время сессий, но, честно говоря, мне ни разу не приходилось этого делать, они приходят сами.

Умение видеть духов было моей самой страшной тайной. Но и других секретов в моем детстве было полно. Например, мой отец все время проводил «на рыбалке» или «на работе» и я не знала, что на самом деле он ходил налево и оставлял воспитание детей и дом на мою мать. Мама была чудесной женщиной, и я всегда была очень к ней привязана. Я любила ее и хотела, чтобы она могла видеть себя так, как вижу ее я: женщиной с волосами цвета карамели и глазами, голубыми, как ясное летнее небо. Она прилагала все усилия, чтобы заботиться о своих детях, и пекла восхитительный хлеб. Нас она любила самозабвенно. Одно из моих любимых детских воспоминаний: как мы возвращались домой после игры в снежки, мама готовила нам горячий шоколад, открывала дверцу духовки и вешала на нее одеяло. Перед духовкой она ставила три стула, так что мои братья и я могли сидеть, положив ноги на эту дверцу, пить горячий шоколад и греться. Она всегда любила нас, даже когда ей было очень тяжело.

Увы, долгое время она не сознавала своей силы и исключительности, считая себя слабой. Ей потребовалась серьезная встряска, чтобы найти путь к себе. Когда мне было лет восемь-девять, мама начала пить. К моим десяти годам она стала самой настоящей алкоголичкой. В то же время открылись секреты моего отца. Он ушел, а мать продолжала топить горе в выпивке. Несколько лет мы жили в постоянном страхе. Не знаю, как я это выдержала. Я просыпалась после пары часов сна – всю ночь будили умершие, шла в школу и не знала, что найду дома после возвращения. Будет мама трезвой? Будет пьяной лежать в луже рвоты на кухне? Или вообще мертвой? Хорошо помню, как я возвращалась домой, болтая с одноклассниками, но в тот момент, когда нужно было сворачивать к калитке, вся моя придуманная школьная жизнь улетучивалась, а страх и настоящая жизнь приближались с каждым шагом. Потом наступала ночь, лишь увеличивавшая мои страхи, а утром все начиналось по новой.

Знаю, что не сдаваться мне помогли несколько вещей: друзья, музыка и катание на роликах. Дома я закрывалась в комнате и слушала музыку, что было (как я теперь понимаю) формой медитации. Я надевала наушники, и реальный мир уплывал, а я погружалась в звуки, успокаивающие меня и дающие мне силы прожить еще одну ночь и еще один день. Заодно таким образом можно было заткнуть умерших. Я не слышала их, пока Genesis пели о ряби на воде, которая никогда не возвращается. Можно было просто закрыть глаза и игнорировать наличие покойников вокруг.

Когда мне было примерно тринадцать, моя мать завязала. Причиной, как это нередко бывает, стало то, что она достигла дна. Как-то вечером я на кухне разговаривала по телефону с подружкой. Мама, чем-то расстроенная, зашла, чтобы «налить кофе», то есть плеснуть виски в кофейную кружку, чтобы мы думали, что она пьет кофе, ей не удавалось одурачить ни одного из нас: сложно было не услышать, как кубики льда стучат о стенки кружки. Когда она вышла, из подвала навстречу мне поднялся дух и я оцепенела от страха. Это была немолодая женщина с седыми волосами и сильной энергетикой. Хорошо помню ее одежду: блузка из белой ткани в мелкий голубой цветочек и синяя юбка с передником. Она подошла ко мне вплотную и сказала, что мама только что взяла пачку таблеток и собирается покончить с собой. Женщина также сказала, что ее час еще не пришел и мне нужно что-то сделать.