По видеосвязи я позвонил жене и Юми. Обе они были в сделанных из бумаги коронах. Я пообещал, что через пару месяцев вернусь, от души надеясь, что говорю правду. Юми взяли на роль солнца в школьной постановке, а еще она начала учиться играть на скрипке. У Мики постоянно открывались новые выставки в Нью-Йорке, ее сестра с мужем временно переехали к нам, чтобы помочь с Юми, по выходным заезжали и другие родственники, так что в доме постоянно проходили семейные обеды.
– Я продала две картины с Кларой и Юми, – поделилась жена. – Пара из Бруклина сказала – прямо чувствуется, как эти двое любят друг друга, а еще от полотна веет тоской. Видимо, я невольно отобразила в глазах Клары грусть.
– Думаю, здесь она была счастлива, – заметил я.
Когда в разговор включилась Юми, я рассказал ей о необычной девочке с легкими и сердцем олимпийского чемпиона. Небольшие раны на ее теле затягивались всего за несколько часов, как у морской звезды или осьминога.
– Или супергероя? – спросила Юми.
– Вроде того.
– Но ты говорил, она заболела.
– Все иногда болеют, – ответил я. – Вот почему мне придется ненадолго здесь задержаться. Хочу убедиться, что никто не заразится без необходимости.
– Но сам ты здоров?
– Здоров.
Вскоре Юми отошла, а я заверил жену, что сказал ей правду. Потом посоветовал приготовить для следующего семейного обеда терияки – порезать мясо тонко-тонко, как любит Юми, затем замариновать в соусе и оставить в холодильнике на ночь. И пообещал, что сообщу, если что-нибудь изменится.
Ночами, вместо того чтобы в сотый раз пересматривать «Балбесов» или «Сияние», я делал записи в дневнике Клары. Карантин затягивался, из-за зимних бурь мы больше не могли выходить из купола, и большинство ученых отсиживались в своих капсулах. Алкоголя и сигарет едва хватало до следующей поставки. Некоторые придумали себе новые хобби – учились играть в шахматы, вязать крючком, рисовать, показывать карточные фокусы. Юлия рисовала групповой портрет всей команды. Как-то ночью я открыл тетрадь Клары, крупно написал на форзаце «ТЫ БЫЛА ПРАВА», обвел надпись кружком и подчеркнул.
Дорогая Клара!
Как странно осознавать, что я теперь строю свою жизнь в том же месте, куда ты убегала из дома. Но ты видела нечто иное, и, кажется, теперь я начинаю понимать, почему ты не знала покоя. Ты видела в будущем мертвую землю и пересохшие океаны и понимала, что нам придется отчаянно бороться за жизнь. Отлично знала, что ждет впереди следующие поколения, и действовала так, будто планета приставила нам пистолет к виску. Может, так оно и есть. Я всегда тобой гордился, но только Сибирь, карантин и загадочная девочка тридцати тысяч лет от роду заставили меня это осознать. Может быть, сегодня ночью я взгляну на звезды и придумаю новое созвездие – женщину на краю огромной пропасти. Я буду здесь с тобой.
С любовью,
твой отец.
Поздно вечером, доигрывая партию в шахматы в общей комнате, мы с Юлией иногда слышали, как Максим с Дейвом переговариваются по-русски. И пускай говорили они тихо, слова эхом отражались от стен. Юлия переводила мне то немногое, что понимала из их научного жаргона – видеоконференции с медиками и представителями правительства, штамм, сходный с вирусом, обнаруженным в Батагайке, нашли в сотнях километров отсюда в почве и ледяном покрове. Однако там никто не заболел, вероятно, и с нами все будет в порядке. Возможно, мы потомки тех, кто сотни тысяч лет назад успешно переболел, и обладаем иммунитетом. Дейв постоянно повторял: мы же не вкалываем себе образцы вируса и не нюхаем зараженных амеб, значит, бояться нечего.