ТОЧИЛЛИ. Ах ты дурень! Ведь это же великий грех – заниматься случкой баранов и овец. А ты зарабатываешь на жизнь, спаривая скотину. Да ты просто старый сводник: отдавать годовалую ярочку крутолобому самцу-рогоносцу да еще без брачного контракта! Если тебя за это не поджарят, то сам дьявол за пастухов. Словом, не представляю, как ты избегнешь сковородки.
КОРИНН. Смотрите, вон мой новый господин Ганимед, брат молодой госпожи.
Входит РОЗАЛИНДА, читая бумагу.
ТОЧИЛЛИ. Лично я могу извлекать из себя такие рифмы восемь лет кряду с учетом времени на еду и сон. Именно в таком ритме позвякивают пустые бидоны у молочницы, едущей с рынка.
РОЗАЛИНДА. Отстань, дурак!
ТОЧИЛЛИ. Не угодно ли убедиться?
Это же сущий галопад двустиший. Берегитесь, эти аллюротворения заразны.
РОЗАЛИНДА. Молчи, дурак! Я нашла эти стихи на дереве.
ТОЧИЛЛИ. Зря вы сорвали с него такие незрелые плоды.
РОЗАЛИНДА. Если привить к нему тебя, выскочка, вместе с мушмулой, то плодами с этого дерева мы будем лакомиться раньше всех. Ты – в качестве плода – сгниешь недозрелым, благодаря чему мушмула обретает истинный вкус.
ТОЧИЛЛИ. Как вам будет угодно. Но говорить в лесу такие слова? Что он о вас подумает?
Входит СЕЛИЯ, читая бумагу.
РОЗАЛИНДА. О милосерднейший из пастырей! Немилосердно с вашей стороны нагонять скуку на вашу паству такой нудной любовной проповедью и не сказать перед нею: «Запаситесь терпением, друзья мои».
СЕЛИЯ. Вы еще не ушли, друзья мои? Пастух, забирай своего друга и иди с ним куда-нибудь.
ТОЧИЛЛИ. Придется, пастух, с честью отступить. Пусть без возов и подвод, зато с сумкой и подсумком.
(КОРИНН и ТОЧИЛЛИ уходят.)
СЕЛИЯ. Как тебе стихи?
РОЗАЛИНДА. Так себе, сестрица, тем более что в последних строчках стоп несколько больше, чем в предыдущих.
СЕЛИЯ. На них и опираются эти стихи.
РОЗАЛИНДА. Видишь ли, хромым стихам не помогут никакие подпорки. Мало того, лишние стопы, не находя опоры в хромых стихах, только усиливают их хромоту.
СЕЛИЯ. Ну, конечно, чуть ли не все деревья в лесу испещрены нашим именем, а нас это не касается.