РОЗАЛИНДА. Ты даже не подозреваешь, умник, как разумно твое последнее замечание.

ТОЧИЛЛИ. Я до тех пор не замечаю своего ума, пока он, зайдя за разум, не подставит мне ножки.

РОЗАЛИНДА. Юпитер! В стонах пастушка
      Жила моей любви тоска.
ТОЧИЛЛИ. А также и моей, хотя моя
      Не так свежа уж, впрочем, как и я.
СЕЛИЯ. Пожалуйста, не дайте умереть,
      Спросите пожилого человека,
      Где нам достать еды.
ТОЧИЛЛИ. Эй ты, дурак!
РОЗАЛИНДА. Молчи, придурок! Он тебе не брат!
КОРИНН. Вы кто такие?
ТОЧИЛЛИ. Чище мы, чем ты.
КОРИНН. Да, мы живем в грязи.
РОЗАЛИНДА. Молчи, сказал. —
      Дружище, добрый вечер.
КОРИНН. Вечер добрый
      Вам также, господа.
РОЗАЛИНДА. Скажи, пастух,
      Найдется ль в этих дебрях тот, кто мог бы
      Нам здесь гостеприимство оказать —
      За золото, не за одно спасибо?
      Мы с девушкой, она идти не может
      И очень голодна.
КОРИНН. Мне жаль бедняжку!
      И жаль теперь вдвойне, что не могу
      Ей надлежащим образом помочь.
      Я лишь пастух, по милости фортуны.
      Мне жалованье платят лишь за то,
      Чтоб я водил овец, а их стрижет
      Хозяин мой, природный скупердяй,
      Не знающий, что путь на небеса
      Отыщет он лишь на стезе радушья.
      К тому ж он объявил, что продает
      И пастбище и стадо, и уехал.
      Поэтому достойной вас еды
      В овчарне нет. Но милости прошу
      Вас к моему простому шалашу.
РОЗАЛИНДА. А кто здесь купит пастбище и стадо?
КОРИНН. Тот пастушок, что говорил со мной.
      Немного вот деньжат подсоберет.
РОЗАЛИНДА. Дружище, если это не бесчестно
      По отношенью к твоему дружку,
      Купи для нас овчарню и овец.
СЕЛИЯ. Тебя мы не забудем. Здесь прелестно,
      И я не прочь пожить у вас, в глуши.
КОРИНН. Купить все это может кто угодно.
      Идемте. Если деньги есть у вас
      И если жить вам нравится на воле,
      Во мне найдете верного слугу:
      Я это все для вас купить могу.
(Уходят.)

Акт второй. Сцена пятая

Другая часть леса.


Входят ЖАК, АМЬЕН и ДВОРЯНЕ.

АМЬЕН (поет). Кто любит шум листвы
      И ложе из травы,
      Кто мог бы над ручьем
      Петь вместе с соловьем,
      Ко мне, сюда, мой брат!
      Спеши под сень лесов!
      Здесь нет твоих врагов, —
      Лишь ветер, дождь и град!

ЖАК. Продолжайте, продолжайте, умоляю вас, пойте дальше!

АМЬЕН. Но это нагонит на вас меланхолию, господин Жак.

ЖАК. Вот и хорошо. Продолжайте петь, умоляю вас. Я упиваюсь меланхолией, высосанной из песни, как ласка содержимым яйца. Прошу вас, пойте!

АМЬЕН. Но у меня нет никакого голоса. Моим пением нельзя наслаждаться.

ЖАК. Мне дела нет до вашего голоса, я не собираюсь наслаждаться вашим пением, я только хочу послушать, как вы поете. Продолжайте свою шансонетку. Ведь это шансонетка, не так ли?

АМЬЕН. Можете называть мою песенку шансонеткой, воля ваша.

ЖАК. Мне все равно, как ее зовут: она мне ничего не задолжала. Споете вы или нет, в конце концов?

АМЬЕН. Спою, спою. Но не для собственного, а для вашего удовольствия.

ЖАК. Наконец-то. Если я отблагодарю кого-нибудь за песню, благодарность моя достанется вам. Знаете, вежливые люди напоминают мне кривляющихся обезьян. Когда некто благодарит меня за что-либо, мне кажется, он выпрашивает у меня милостыню и – в качестве нищего – заранее мне за нее благодарен. А теперь пойте. А вы, если не хотите петь сами, не мешайте другим.

АМЬЕН. Хорошо. Пока я буду заканчивать песню, вы, господа, соберите на стол. Герцог сегодня обедает под этим деревом. Кстати, он весь день не мог вас найти, господин Жак.

ЖАК. Значит, я весь день хорошо прятался от него. Его отношение ко мне чересчур спорно. Голова у меня соображает не хуже, но я молча благодарю за это небеса, а не навязываю никому своих соображений. Ну, пойте, пойте!