Именно поэтому видится важным, что книга называется «Как в зеркале». Попытаемся объяснить это название. Его выбор обусловлен, видимо, двоякой художественной установкой самих произведений. С одной стороны, каждая из монодрам ориентирована на сценическую репрезентацию кризисного опыта другого – героя, то есть определённого человека, живущего во вполне конкретных условиях времени и пространства (например, в современном Париже, как в «Ретроспекции» Виктории Косенко и Ольги Рывкиной), часто имеющего определённый социальный статус (студентка химического факультета в «Перекипающем чайнике» Алины Улановой). С другой стороны – на художественное выявление в нём человека вообще, то есть начала не только индивидуального, но и родового, регулярно поддерживая необходимую «внутреннюю меру» (Н. Д. Тамарченко) в соотношении этих аспектов. Можно говорить о том, что переживаемые героями монодрам кризисы всегда связаны с выявлением некоторой общей человеческой «участи». Всё, происходящее с героями, таким образом, может быть спроецировано на жизненный опыт каждого человека (независимо от его возрастных, половых и социальных характеристик).

Не случайно, к примеру, исполнителем слов ЕГО (формально лица мужского пола) в драме Екатерины Задирко «Совершенный вид», как сказано в начальной ремарке, «может быть мужчина, и женщина». В драме же Александры Бабушкиной в финале пьесы слушателям предоставляется самим различать, кто говорит (Тэффи или та, что пишет о ней через сто с лишним лет диссертацию), поскольку «на тот момент это уже не важно». Произносимые слова может сказать как один, так и другой персонаж (независимо от того, в какое время он живёт), поскольку его опыт «перерастает» хронологические и пространственные границы, становясь универсальным. Таким образом, написанные участниками фестиваля произведения наглядно демонстрируют тезис В. Малкиной и С. Лавлинского о том, что текст монодрамы всегда «выступает в качестве „проявителя“ спрятанных, не актуализированных до поры до времени переживаний»11 самого читателя / зрителя. Поэтому в сценически эксплицированном кризисном опыте центрального персонажа монодрамы воспринимающий субъект, как в зеркале, должен увидеть, прежде всего, самого себя. Монодрама, действительно, становится «способом идентификации личности реципиента, которая возможна только через испытание встречей с Другим-как-с-самим-собой» (В. Малкина, С. Лавлинский)12.

Однако, думается, что от адресата требуется не только нравственно-этическая самоидентификация, но и эстетическая. К примеру, от того, какой вариант интерпретации слова «Бардо» выберет воспринимающий субъект, будет зависеть не только прояснение статуса происходящих событий, но и истолкование заглавия пьесы, а следовательно, её художественного смысла (что входит в кругозор не героя, а исключительно автора-творца и читателя / зрителя).

В связи с этим нельзя не отметить скрупулёзную творческую работу авторов с ремарками, которые практически в каждой из пьес обладают также высокой степенью провокативности по отношению к реципиенту. Таким образом, в драмах, опубликованных в сборнике «Как в зеркале», находит своё отражение такая черта поэтики неклассической драмы (в том числе рубежа XX—XXI веков), как усиление перформативности зон «авторского» текста. В качестве примеров ремарок, стимулирующих активно-сотворческое соучастие адресата, приведём несколько. Из пьесы Екатерины Задирко: «Герой – он, но исполнителем может быть и мужчина, и женщина». Из монодрамы Анны-Марии Апостоловой: «Сцена оформлена как угодно, где угодно, кем угодно. Главное без акцентов. Оформление ровное и одновременно беспокойное». Из грациозно «сотканной» из цитат стихотворной драмы Виктории Малкиной: «Читает он или пишет? Спит или бодрствует? Говорит или слышит?». И т. д.