Выслушав Флоринского, посланник предложил, чтобы в первые дни падишах как можно больше времени находился в

Москве в обществе М.И. Калинина, сердечность приема также найдет свое выражение в тесном общении, по мнению посланника, с товарищем Рыковым. По мнению представителя Афганистана, в первый день приезда нужно устроить, по примеру итальянского короля, интимный завтрак у Калинина. В ответ на это Флоринский заметил, что Кремлевский дворец не приспособлен для приемов, «т. Калинин же занимает небольшую квартиру, вряд ли подходящую для этой цели» [53].

Замечание посланника, что Калинин, вероятно, будет сопровождать падишаха на прием в Моссовет, ипподром и аэродром, Флоринский оставил без комментариев.

Далее в процессе беседы последовало детальное обсуждение программы пребывания падишаха в Москве и Ленинграде, в целом одобренной посланником, который при этом попросил сообщить ему текст речи Калинина на приеме у председателя ЦИК СССР в первый день, а также выразил интерес к спектаклю в Большом театре. Флоринский сказал, что направит к нему специального представителя «по вопросу о включении в балетный дивертисмент афганских танцев» [54]. Что касается программы для супруги падишаха, то посланник заметил, что она по большей части будет находиться с мужем и что достаточно составить, исходя из ее пожеланий, небольшой список учреждений, которые могут быть для нее интересны.

Несмотря на критическое отношение к европейской протокольной практике, в своих посланиях к К.Е. Ворошилову Кара-хан постоянно подчеркивал, ссылаясь на программу приема в Англии, что Аманулла-хан интересуется сугубо военными вопросами (февраль 1928) и что нужно тщательно проработать военную часть программы в Москве и Ленинграде [55], чтобы в конечном итоге гости смогли увидеть те способности, «которые отличают наши Красную Армию и Флот от армий других государств, в частности от армии империалистической Англии» [56].

Если Карахан к основным недостаткам программы отнес недостаточную проработанность военной составляющей, то Чичерин в своих указаниях на имя Карахана (3 апреля 1928 года) детально разбирает программу каждого дня визита, вникая во все тонкости дипломатического протокола. По мнению Чичерина, в программе, представленной Флоринским, «не хватает самого главного – деловых разговоров <…> В XVIII столетии важнейшие дела обсуждались мимоходом в 5 минут, между ужином и метрессами, неужели с этой традицией надо считаться» [57].

Чичерин обращает внимание своих коллег, что нельзя в программах визита писать «прием у т. Калинина» или «прием у т. Чичерина», не указывая конкретно вид приема и где он будет проходить. Что касается внешнего вида приглашенных, то недопустимо указание «костюм – фрак», так как если на приеме будет присутствовать товарищ Калинин, то «нельзя же нам быть во фраке, когда он будет в пиджаке. У многих из обозначенных приглашенных вообще нет фраков, нельзя же быть мне овер-дрессед, когда Калинин будет ундердрессед» [58].

При посещении Дома Красной армии и флота следует внимательно осмотреть, как пишет Чичерин, экспозицию, посвященную Афганистану, «чтобы там не было чего-нибудь унизительного или чего-либо напоминающего о территориях, отнятых Россией» [59].

Чичерин постоянно обращает внимание на недопустимость расплывчатых определений в плане визита. Нельзя писать, что в ложе Большого театра вместе с падишахом, его свитой, Чичериным, Караханом, Луначарским будут находиться «<…> прикомандированные, это все неясно. Надо точно установить, сколько в этой свите людей, сколько прикомандированных и не получатся ли селедки в бочке» [60]. Что касается предлагаемого репертуара, то, по мнению Чичерина, балет «Красный мак» недопустим, так как этот цветок – символ борьбы на Востоке против Англии, то есть символ революции, и мы этим как будто нарочно говорим падишаху: «Борись с Англией сколько хочешь, результатом будет революция у тебя самого» [61].