И эта неизменность – главная черта Крыма. Возможно, из-за того, что здесь никогда не было местных жителей как таковых – народы и войска просто приходили на его территорию, разбредались и куда-то исчезали, а потом их так же сменяли другие, оставляя после себя вечные кучи мусора и ласкающие слух имена горных кряжей.

Жили мы даже не в самом посёлке, а на территории заповедника, где у моих московских приятелей было негласно закреплённое за ними место стоянки. Оно передалось нам «по наследству» от старших товарищей и располагалось гораздо выше популярных мест для хиппи и диких туристов, за ручьём и у самых холмов, за которыми построили потом аква-парк.

Наш лагерь представлял из себя благоустроенную площадку под скальным навесом. Кто-то спал прямо там, а я и ещё несколько человек – на открытом пространстве, прямо под звёздами. Несколько раз я даже замечал медленно пролетающие среди их россыпи космические спутники. В заповеднике существовал свой лесник, но у нас с ним были договорённости, мы не жгли костёр и следили за чистотой, поэтому он нас не беспокоил.

Тем летом мы неожиданно познакомились с местной молодёжью, которая, по привычке, враждовала с неформалами, но нам удалось их примирить. Благодаря этому Илюша применил свои организаторские способности и устроил концерт, где все желающие читали стихи, играли на том, что было у них под рукой, и пели, кто во что горазд. Короче, это была полная самодеятельность, но стало большим событием, и Илюша принялся налаживать связи среди руководства санаториев и правления посёлка, чтобы к следующему году подготовить уже нормальный музыкальный фестиваль с известными на то время группами.

Но всё это происходило в июле, в предпоследний месяц существования государства и хотя коммунисты к тому времени всем уже надоели, никто и думать не мог, что скоро в нескольких десятках километров отсюда, в таком же маленьком посёлке Форос произойдёт событие, изменившее расстановку сил во всём мире. Ну, не считая, конечно, Австралии.

Пока же, как перед началом бури, всё было тихо, и только за неделю до отъезда произошла история, немного раздвинувшая наши границы восприятия мира.

Обратных билетов у нас не было и эту проблему стоило решить как можно скорее – деньги подходили к концу. Некоторые наши товарищи объявили, что поедут домой автостопом и уже пропили все свои средства. Так как мы им в этом немного помогали, то теперь они рассчитывали, что мы сделаем тоже самое, и смотрели на нас с заметным неодобрением.

Действовать надо было без промедлений. Ближайшая билетная касса располагалась в Алупке, но я предложил Илюше поехать в Ялту – в одном из тамошних санаториев в это время отдыхала моя мама, и я собирался с ней повидаться.

Мы сели в автобус, приехали в разнузданную столицу курортного побережья, отстояли длинную очередь в кассах предварительной продажи, потом длинную очередь за разливным пивом на набережной и отправились в санаторий, где мама вынесла нам со своего ужина какой-то еды и вручила мне сиреневый четвертак с суровым профилем Ильича.

– Здесь так всё дорого, – сказала мама, – Поешьте фруктов хоть напоследок!

– Зато у нас в столовой семь копеек стоит порция макарон, – успокоил её Илюша, – А мы берём сразу тройную, нам даже мясную подливку туда добавляют!

Погуляв с мамой, мы решили срезать путь и вернуться короткой дорогой, которую нам услужливо показал какой-то местный ханурик в белой панаме, но мы очень поздно поняли, что он просто издевался над нами.

Когда мы, продравшись через кусты, вышли на серпантин, то ещё на подходе к автостанции заметили, что она опустела. Все автобусы в нашу сторону уже ушли, а подниматься на трассу и ловить попутку было бессмысленно – алчные жители побережья бесплатно уже тогда никого не возили. Оставалось добираться на перекладных, а когда мы стали выяснять, что к чему, то познакомились с Аришей – обвешанной бусами загорелой девочкой с косичками.