– Типа в старости?

– Да зачем её ждать. Нет, пораньше, лет в сорок…

В то время груз возраста представлялся нам чем-то тягостным, а взрослые в большинстве своём казались занудами – в эпоху перемен одни из них ныли о том, как всё стало плохо, а другие мутировали в безжалостных хищников, поэтому становиться такими же, как они, мне совсем не хотелось. Я знал, что в 2000 году мне исполнится 26, но это было совсем далёкое будущее, а сорок лет представлялись и вовсе недостижимой датой, за которой закономерно следует старость и смерть.

И я на много лет забыл эту Илюшину фразу, до тех пор, пока она сама не всплыла, как обломок доски с названием затонувшего корабля, выброшенный после шторма на песок того самого острова.

– А как думаешь, это всё-таки может иметь к нам какое-то отношение? – спросил я своего друга, после того, как рассказал про падение в лужу и видение странной комнаты.

– Да я вообще хрен знаю, как он всё это проделал!

– Может, мы были под гипнозом? Там лампочка мигала,– предположил я.

– Может быть. Но только знаешь, что я тебе скажу: Это были просто потоки нашего подсознания и не надо к этому так серьёзно относиться и искать мистику там, где её нет!

На том мы и порешили, не придав особенного значения этому происшествию, эху настолько отдалённых от нас событий, что произойдут только через двадцать с небольшим лет.

И я больше никогда не встречал того ряженного человека и понятия не имею, что это была за машина.

…Уже в конце короткой июньской ночи случилось так, что самая интеллигентная часть из оставшейся публики собралась на задворках сада, у большого костра, где пели цыгане. Царила тут какая-то душевная «походная» атмосфера, все знакомились и делились опытом своих первых заграничных путешествий. Помню, что я тогда только прочитал в «Юности» «Аполлона Безобразова» Бориса Поплавского и запальчиво говорил, что хочу побывать на Монпарнасе. А двадцатипятилетний юноша в очках, обнимавший очень красивую спутницу, сказал мне, что уже был там и не увидел ничего, кроме стай проституток – видимо, Муза уже покинула этот город. Все, кто творили там, уже умерли.

Перед рассветом мы тоже покинули «Эрмитаж» и Москва в то утро казалась вымершей, как после нейтронного взрыва. Но именно в эти дни, тем летом, за плоскими декорациями города бурлила жизнь. Это было время больших надежд, головокружения от успехов и наркотического опьянения заработанных денег.

Мы зашли в пустое метро, даже не заплатив за вход, а просто отжав турникеты. На станции кроме нас никого не было. Когда подъехал первый поезд, мы попросили машинистов прокатить нас одну остановку в кабине. Они неожиданно быстро согласились, и мы промчались с ними по туннелю между Чеховской и Боровицкой.

Это напоминало фрагмент из фантастического фильма, когда герои проходят через «червоточину», связывающую самые удалённые места во вселенной. Мы пронизывали пространство и время по пути в наше будущее, которое представлялось нам многообещающим и полным разных возможностей.

– Знаешь, что я подумал, – сказал Илья после того, как мы вышли из кабины водителей поезда и теперь стояли на станции, но не спешили расходиться по домам, – Надо заниматься таким делом, чтобы давать людям то, чего они хотят. Помнишь мои прошлогодние задумки с коммуной? Сейчас это кажется таким бредом. Но потом мы устроили концерт и вот сейчас попали на этот праздник… Короче, люди работают, а потом хотят приятно себя чувствовать, и если ты дашь им это ощущение, чтобы им было хорошо, то они готовы за это платить. Надо только понять, что именно для них устроить.