– Ну что, иудино семя, хочешь, глаза тебе выдавлю? – Что я несу? Зачем мне всё это? Я кричал и буквально задыхался от ненависти, и не хотел, и хотел причинить боль. Второе желание оказалось сильнее, чёрное победило белое, я слегка, как мне показалось, поднажал…

 Чуть-чуть, показалось, что чуть-чуть, а вышло? Мои пальцы внезапно провалились во что-то липкое, тёплое – Фёдор вскрикнул, а я в ужасе отдёрнул руки, но было уже поздно. Я выдавил ему глаза, сам не знаю как. Я испугался до усёра. Это же тяжкие телесные! Тюрьма! Нашёл себе «приключений».

Фёдор, держа руки у лица, но не прикасаясь к нему, хныкал и причитал, постоянно повторяя:

– Вызови скорую, вызови, вызови. Я ничего не вижу, не вижу ничего. Помоги.

– Сейчас, погоди.

– Вызови скорую, прошу тебя, вызови.

– Секунду погоди.

 Я никак не мог сосредоточится, а он всё продолжал своё:

– Не вижу. Вызови скорую, помоги.

– Да заткнись ты! – прикрикнул я на него, – Дай подумать секунду!

Мой окрик его вразумил, он испугался и замолчал, лишь постанывал.

– Так, я тебя сам отвезу, – я всё решил, само в голове сложилось, испуг сменился жаждой лихорадочной деятельности. – Я сейчас, сейчас, посиди спокойно. Я только домой сбегаю.

– Не-ет, – плаксиво сказал Фёдор.

– Нет да. Потерпи, надо действовать быстро, а то ослепнешь, – ну, Фёдор уже ослеп, и никакой доктор ему уже не поможет, но если бы я не обнадёжил его, одновременно припугнув, то он, чего доброго, поднял бы шум, а шум мне совсем ни к чему. Что удивительно, никакой жалости я к нему не испытывал. Или не удивительно?

 Усадив его плотно на лавочку, я помчался вихрем домой – там скинул телефон на стол, на вопросы жены ничего не ответил (начнёшь врать, не остановишься, да и не слушал я никаких её вопросов) – и вернулся к нему. На всё про всё у меня ушло минуты полторы. Я как его оставил, так он и сидел: голова на бок, рот приоткрыт, по щекам течёт, короны ладоней с пальцами, торчащими в растопырку, закрывают глаза, но к ним не прикасаются.

Определил я правильно: Фёдор приехал сюда на своей машине, навряд ли бы он стал добираться на другой конец города на автобусе. Аккуратно придерживая Фёдора под локоток, я довёл его до машины – подержанный форд «Фокус», у которого он был третьим владельцем – обшарил карманы, выудил мобильник и связку ключей. Хорошо.

Фёдор сидел на переднем пассажирском сиденье, я выводил машину на дорогу и утешал его – как умел:

– Потерпи, быстро доедем. Пять минут и больница, а там укольчик, будет хорошо.

– Я же не вижу ничего. Ты меня…

– Да не всё так страшно, – перебил я его, – Это кровь тебе глаза залила, поэтому ты и не видишь.

– Нет, не обманывай, я же чувствую. – Прав ты, – думал я, – это не царапины кровоточат, а твои зенки текут, но ты пока этого точно не знаешь, а только чувствуешь. Ну и пусть, чувства – вещь субъективная, даже если сейчас они и не врут, как ты привык лгать и клеветать всю свою жизнь, брат небрат.

– Скоро уже, – сказал я, и вышло обещание таким уверенным, что он затих, если не поверил, то успокоился, принял реальность того, что зависит от меня. С призраком такой желанной независимости пришлось Фёдору распрощаться.

Обмякшая тушка прислонилась к двери и кряхтела – Фёдор страдал молча. Проехав таким манером с километр, я остановился, и Федя, конечно, встрепенулся:

– Что? Приехали, да? Больница?

– Нет ещё. Я на минутку.

– Куда? Не бросай меня одного, – заволновался Фёдор.

 Ладно. Надоело мне его утешать – я ничего ему не ответил, хлопнул дверью и рысью к мусорному контейнеру. Скинув лишнее, опасное, я вернулся назад. Пять минут и мы на месте. Я помог Фёдору выбраться из салона и повёл… Мимо матч бетонных кораблей – столбов электропередачи, через парк, обходным, самым коротким путём.