Довершает картину микрофон, который девушка крепко сжимает, практически обхватив его головку и поднеся вплотную ко рту. А это значит, что публика слышит крик (даже если она и не поет громко) (см. гл. «Сценические выступления»).

Глаза ее живут своей жизнью: они то закрываются на высоких нотах, то вдруг резко открываются, становясь как блюдца, – чтобы прочесть очередную строчку текста. В паузах – прищуриваются, словно говоря: «Какое мне дело до всех до вас, а вам – до меня»[8].

Телодвижения хаотичны и напоминают о неумелой танцовщице на дискотеке. Никакой связи ни с ритмом песни, ни со смысловой нагрузкой нет. Левая рука безвольно опущена; впрочем, иногда она поднимается и остается в согнутом положении с висящей кистью.

Закончив петь, девушка дожидается окончания песни, сходит со сцены и идет в конец зала отдать микрофон. Тут она еще молодец – некоторые делают это за несколько секунд до окончания фонограммы.

Раздаются жидкие аплодисменты. Публика явно ждет следующего исполнителя.

И вот откуда-то из-за кулис появляется она.

Тонкий и качественный макияж подчеркивает привлекательные черты лица. Загорелая шея, не имея и следа подкожного жира, переходит в умопомрачительное декольте. Длинное платье, немного широкое в районе груди, плотно облегает плоский живот так, что угадываются его мышцы. Так же плотно оно облегает ягодицы, затем расширяясь и доходя до пола, поэтому туфель не видно; можно лишь предположить, исходя из ее статности и манеры движения, что каблук высокий.

Рельефные руки легко держат красивый микрофон.

Она оглядывает зал, на долю секунды задерживаясь на каждом лице; она выглядит спокойной и… даже немного уставшей. «Мой друг попросил меня выступить у него; в мои планы это не входило – я хотела бы сегодня отдохнуть, ибо вчера меня сильно вымотал концерт – публика вызывала на бис три раза; но и отказать не могу – я очень уважаю его» – говорят ее глаза.

– Дорогие друзья, сегодня, в этот ненастный день, я хотела бы спеть вам о лете, о море и солнце… Ведь уже началась весна, а значит, всё самое лучшее – впереди! Я же, как смогу, приближу вас к этому!

Начинается вступление, и она вся оживает – словно в каждую клеточку тела вмонтированы электроды, связанные с фонограммой. Караоке-система выключена; идет оригинальная минусовка песни.

Публика сидит не шелохнувшись, думая о своем: молодые мужчины – о том, что неплохо было бы снять с нее это платье; пожилые деятели шоу-бизнеса – о возможности совместной работы; девушки – о том, что с этого дня нужно всё-таки сесть на диету и записаться в фитнес-центр; женщины – о предложении ей услуг стилиста или модельера…

А она поет! Задавая тон связками и заставляя нёбо, челюсти и губы работать, она свободно выносит все звуки вперед, от чего они выходят наружу в виде плотной, сильной струи, которая, в отличие от брызг, вообще не попадает на публику! Публика просто смотрит на нее, как смотрят на водопад; она любуется им, оставаясь при этом совершенно сухой. А на водопад (как и на пламя) можно смотреть бесконечно, не правда ли?

Она поет так же, как и оригинальный исполнитель, – с теми же акцентами, однако, играя голосом, добавляет мелизмы[9], из-за чего песня становится более искусной и красивой.

И публика запоминает такое исполнение; впоследствии, услышав песню по радио, она начнет сравнивать обеих певиц; а это и есть то, к чему должен стремиться любой артист: чтобы его голос и манера исполнения запомнились больше, чем слова тех шлягеров, которые он исполняет.

…Вместе с ней поет и ее тело – она не танцует, она именно поет телом; каждая часть его словно говорит: я хочу отдать вам себя всю, хотя я только часть тела, но я тоже пою, вам нравится?