Эпл был настолько сбит с толку, что даже не пытался вырвать себя из рук хозяина. А тот, совершенно обезумев от разверзшейся под ним пропасти банкротства, нещадно тряс, колотил и раздавал юноше тумаки и оплеухи.

Одна из них наконец привела его в чувство.

– Ай! Ой! Эй! Постойте, сэр! Ай! Да погодите же, говорю! – Он поймал руки хозяина и оттолкнул его. – Слушайте, я тут ни при чем. Хоть убейте, не знаю, что случилось с вашим сокровищем.

– Уж в этом будь уверен, дружочек! – Барон сверкнул глазами. – Я тебя убью – как ты убил меня, ибо как мне теперь жить без всего, что было дорого моему сердцу? Очень дорого! Сколько денег, сколько денег! Но сначала, попомни мои слова, сначала я выведу тебя на чистую воду.

– Да уберите вы от меня руки, сэр! Давайте лучше я вас сперва выведу на чистый воздух, а?

Сэр Барни оставил попытки подлезть к горлу садовника.

– Да, да. А потом я…

«Вот заладил», – вздохнул Эпл про себя, открывая дверь.

Огонь был уже здесь – вместе со своим прилипчивым братом дымом. Они еще не бесновались так же, как на третьем этаже, но их вечеринка с танцами на потолке, закусками из гобеленов и лепнины и курением всего, что подвернется под горячую руку, была в самом разгаре.

Садовник и барон завернулись в единственную оставшуюся штору, хотя барон и не горел желанием «находиться в таком близком соседстве с вором». На это Эпл ему ответил, что коль сэр Барни не горит желанием, то скоро, когда не сможет выбраться из замка без помощи Эпла, будет гореть огнем.

– Подчиняюсь, – сказал барон скорбно. – Хотя и содрогаюсь.

Они направились по коридору к лестнице. По пылающему коридору к лестнице, которая была где-то там, в дыму. Они наперебой кашляли, обливались слезами и, хоть и не признались бы в этом даже себе, цеплялись друг за друга покрепче и были рады, что попали в эту переделку не одни.

– Почему ты спотыкаешься?

– Я не спотыкаюсь, сэр, это вы.

– Я? Я просто спускаюсь по лестнице, а ты путаешься у меня под ногами. Вот опять.

– Но здесь нет лестницы, мы идем по ровному полу.

– Как это?

– Сами смотрите.

– Я и смотрю сам, дурак ты этакий!

Эпл пожал плечами. Сэр Барни покачнулся.

– Я вижу ступеньки, убегающие далеко вниз, – объявил он.

– Ладно. Вы, главное, не спускайтесь туда с концами.

– Хорошо. А ты куда?

– А я пойду дальше, вперед, по полу.

– Ну, как знаешь. Упрямый какой! Хм, впрочем… Эпл, а возьми меня с собой?

– Хорошо, сэр. Пойдемте. Хватайтесь.

– Так ты ведь уже тащишь меня.

– А, отлично. Тогда просто продолжайте в том же духе.

– Да. Но лестница все равно есть.

– Сэр, я не спорю. Как вам будет угодно.

– Ты такой хороший парень, Эпл.

– Да, сэр.

– Такой трудолюбивый, способный. На тебя всегда можно положиться.

– Да, сэр.

– Может, мне дать тебе повышение? Хочешь?

– Конечно, сэр!

– Впрочем, не будем спешить, да? Возможно, во мне сейчас говорит отравление дымом.

– Да, сэр.

– Или радость, что я чудом спасся.

– Да, сэр.

– Одним словом, посмотрим. Иногда лучше оставить все как есть.

– Да, сэр. Если это не пожар.

– Верно сказано, мой мальчик, верно сказано! Если это не пожар. Пожар оставлять как есть нельзя.

– Нельзя, сэр.

– Иначе он может все съесть.

– Еще бы, сэр.

Все смешалось в доме Вирджиниуса Барни. Все смешалось в тускнеющем сознании его единственных обитателей, которые стремились поскорее убраться отсюда. Все смешалось в складках шторы, одной на двоих. Как пела скальдесса Пастинака, «смешенье рук, смешенье ног, судьбы смешенье».

То ли садовник поддерживал барона, то ли барон привалился к нему, чтобы не дать ему упасть, – так они подступились к лестнице (на этот раз настоящей) и стали спускаться. Сквозь дым и шум огня за спиной до их ушей долетали звуки, кружась по пути хлопьями пепла, и медленно, медленно, как бы нехотя, складывались в хриплые слова: