Старая женщина привычно поднимает глаза к своей избавительнице, забывая, что нет ее под этой крышей.

Девочка, закончив уроки, стала рисовать. Склонившись над столом, она слушала повесть далекой жизни и рисовала. И появлялась на белом листе бумаги синяя речка, желтое хлебное поле, зеленая гора, а под боком ее – дома, возле домов – палисадники с яркими цветами.

– Работали и работали… – вздыхает баба Надя. – В колхозе стали хорошо получать, зерном… И деньги давали. Но много трудов. Огород большой. Помолюсь – и работаю. Картошка, капуста, тыковка. Спаси Христос, все остались живые, здоровые… Повыросли…

Девочка отдала законченный рисунок бабе Наде. Та глядела, глядела и признала:

– Это наш хутор. Смысленое мое дите… Умудрил Господь. Вот она, гора, наше поле и речка – все дочиста наше.

Спала девочка на сундуке, возле печки, теплая кладка которой не остывала всю ночь.

С вечера, когда погасили свет, баба Надя еще долго шепотом молилась, поднимая лицо к пустому углу. Молилась, потом плакала во сне. Девочка слышала молитву и слезы, сострадая им. Она знала цену слезам, жалея старую женщину, в доме которой было так хорошо: ни разу здесь не укорили ее ни углом, ни куском хлеба. «Живи, моя хорошая… Хлебай, моя сладкая, сил набирайся… Бери, моя родная…»

Утром баба Надя поднялась с трудом. Провожала девочку в школу, сокрушалась:

– Чего-то неможется… Либо погода…

– Давай я тебе врача вызову, «скорую помощь».

– Ушла моя помощь… Спокинула, – горько вздохнула баба Надя и напомнила, вручая деньги: – Хлебца нам купи. А себе – пирожок в переменку возьмешь. Уроки-то долгие.

Уроки были не больно долгими. Но после них девочка не сразу вернулась домой.

Выйдя из школы, она медленно, словно нехотя, побрела к невеликой поселковой площади, которую обступали магазины. В одном из них с недавних пор покупали у людей иконы.

Невысокое крыльцо в три ступени, стеклянная большая витрина, за ней – электрический свет. Набираясь храбрости, девочка долго стояла у дверей и шмыгнула в магазин лишь вослед за кем-то из взрослых.

Икон в магазине не было. Обычные товары: платья, рубашки, что-то еще – под стеклом, за прилавками. Немолодая продавщица с пуховым платком на плечах.

– Вы иконы покупаете? – выдавила из себя девочка.

– Игорь! – позвала продавщица. – К тебе!

Выглянувший из задней комнаты мужчина поманил девочку:

– Иди сюда.

Комната была тесной, заставленной ящиками, несколько икон – на полу, рядком.

– Показывай. Чего у тебя… – сказал мужчина.

Искоса, но пристально глядя на иконы, стараясь признать их, девочка стала сбивчиво объяснять: про бабушку Надю, про ее Богородицу, про воров…

Не дослушав, мужчина сказал твердо:

– Мы краденого не берем. Так и скажи тем, кто послал тебя!

Она не заплакала только потому, что боялась заплакать, и не помнила, как очутилась на воле. Лишь там она немного всплакнула и, недолго подумав, опять пошла не домой, не к бабе Наде, но тоже к недалекой милиции.

Короткий путь она одолела не вдруг и не сразу, но стало грезиться ей доброе: как приходит она в милицию, все объясняет, и тут же, в единый миг, летят с сиреной машины, люди с овчарками весь магазин обшаривают, все коробки, находят иконы, везут и водружают на место. Такая у всех радость…

Худенькая несмелая девочка с испуганным взглядом, в вязаной шапочке и сером пальтишке, не сразу сумела пройти через железную вертушку к окну милицейского дежурного, пытаясь протиснуться против хода. Кто-то помог ей. Вовсе растерянная, она принялась рассказывать про бабушку, про иконы.

Ее выслушали, сказали:

– Иди в школу, девочка. Взрослые без тебя придут и разберутся. Иди в школу.