Мне не оставалось ничего другого, как обратиться с письменным запросом к самому Л. Н. Толстому. Изложив общий план моей работы и содержание того, что уже было написано, я указал на возникшее передо мной затруднение и просил Льва Николаевича не отказать ответить мне на ряд вопросов, касавшихся образования и воспитания.

Очень скоро я получил открытку от Н. Н. Гусева (от 8 апреля 1909 г.), в которой между прочим значилось:

«Лев Николаевич просит написать вам, что ему было очень приятно получить ваше письмо и он очень рад, чем может, содействовать вам. На ваши вопросы он ответит после того, как перечтет те статьи, о которых вы упоминаете».

По прошествии месяца пришел и ответ Л. Н. Толстого, в виде обширного письма или, вернее, статьи, написанной в форме письма.

Это письмо-статья^>42 (датированное 1 мая 1909 г.) начиналось так:

«Постараюсь исполнить ваше желание: ответить на ваши вопросы. Очень может быть, что в моих статьях о воспитании и образований, давнишних и последних, окажутся и противоречия, и неясности. Я просмотрел их и решил, что мне – да и вам, я думаю, будет легче, если я, не стараясь отстаивать прежде сказанное, прямо выскажу то, что я теперь думаю об этих предметах. Это для меня будет тем легче, что в последнее время эти самые предметы занимали меня.

Во-первых, скажу, что то разделение, которое я в своих тогдашних педагогических статьях делал между воспитанием и образованием, искусственно. И потому, не касаясь этого подразделения, буду говорить об одном образовании, о том, в чем, по моему мнению, заключаются недостатки существующих приемов образования, и каким оно, по моему мнению, должно бы быть, и почему именно таким, а не иным…»

Далее следовало изложение взглядов Льва Николаевича по существу.

Заканчивалось письмо словами:

«Вот все, что имел сказать. Буду рад, если это пригодится вам. Лев Толстой»[25].

Нечего и говорить о моей радости от доброты Льва Николаевича. Моим запросам письмо вполне удовлетворяло, и высказанными в нем мыслями я воспользовался для своего изложения.

Работу свою, которую я назвал «Христианская этика», с подзаголовком «Систематические очерки мировоззрения Л. Н. Толстого», я закончил в декабре 1909 года[26]. По совету К. Н. Корнилова, имя которого я уже неоднократно упоминал, и томского друга нашей семьи А. М. Головачева, я решился показать свою работу Льву Николаевичу: друзья указывали мне, главным образом, на необходимость удостовериться у самого Толстого, не допустил ли я в чем-нибудь невольного извращения или искажения его взглядов в своей работе.

Перед самым Рождеством, 22 декабря 1909 года, захватив рукопись «Христианской этики», я с ночным поездом выехал из Москвы в Ясную Поляну.

Около 9 часов утра на следующий день я уже подходил снова к знакомому мне жилищу Л. Н. Толстого. В четвертый раз был я в Ясной Поляне, в третий раз должен был встретиться с дорогим учителем.

На крыльце стоял и ласкал собак невысокий, сухонький пожилой человек, с седеющей светлой бородкой клинышком, одетый крайне скромно, чтобы не сказать бедно: старенькие потертые брюки, старый жилет с большими странными блестящими пуговицами, одетый поверх мягкой рубашки с отложным воротником, но без галстука, круглая шапочка на голове.

Увидав меня, незнакомец оставил собак, поздоровался и справился о цели моего прихода. Сухонький человек радушно улыбнулся, заявил, что его очень интересует моя работа, и пригласил меня в дом.

Оказалось, что я встретился с Душаном Петровичем Маковицким, домашним врачом и другом Льва Николаевича. Душан Петрович был словак по происхождению, чем объяснялся сильный иностранный акцент его речи.