– Угу. Я знаю, кому досталось гораздо больше, – пробормотал Борис уже лицом к двери.

***

В восьмой палате находились четыре женщины. Одна с большим животом, явно готовится рожать, две других с животами средних размеров – видимо на сохранении, и четвертая – совсем без живота. Та самая Тася. Борис бы ее не узнал, и не в синяке под глазом дело. Просто она, кажется, изменилась за пять лет. А вот она его узнала – и, воскликнув «Борис Борисович!», кинулась на грудь. Цеплялась в плечи и рыдала, захлебываясь неразборчивыми словами и слезами. Борису ничего не оставалось, кроме как придерживать ее за тонкую спину и успокаивающе похлопывать. И поверх головы Таси наблюдать три пары любопытных глаз. Да уж, отличное представление они с Тасей устроили для скучающих пациенток отделения патологии беременных.

Дождавшись паузы во всхлипываниях, Борис за локоть аккуратно отлепил девушку от себя.

– Тася, давайте, выйдем, поговорим.

Она, икнув, кивнула.

Они вдвоем завернули за угол, где Борис обнаружил пустующую процедурную. Тут, конечно, не его отделение, где ему в любое помещение вход открыт. Но уж с медсестрой, если она явится, Борис как-нибудь договорится. В коридоре им с Тасей беседовать решительно невозможно.

Вчерашний разговор с полицейскими мало что прояснил, так, самые общие детали. Прибыли по вызову, две избитые женщины, интересует состояние потерпевших и возможность дачи показаний. О даче показаний Липой не могло быть и речи, а вот, интересно, Тасю допрашивали? Хотя маловероятно, что будут проявлять такую расторопность, с домашним насилием полиция дела иметь не любит. Был бы труп – тогда другое дело.

Борис прикрыл дверь, кивнул на кушетку.

– Садитесь, Тася.

Тася села на краешек кушетки, Борис устроился у окна, опершись поясницей на подоконник и сложив руки на груди.

– А теперь рассказывайте.

Тася кивнула, не стала, умница, задавать никаких уточняющих вопросов. И тихим голосом начала рассказ.

– Мы с Геной… ну, в общем, были у нас сложности. Липа про них знала, я ей по-соседски рассказывала. Подруг-то у меня нет. Ладно, не про это, – Тася шмыгнула носом. – А когда он узнал, что я беременна… он не хотел ребенка и… и, в общем, я сбежала от него. И спряталась у Липы, – Борис шумно выдохнул. Хорошенькое начало, твою мать! Но тут же велел себе держать себя в руках. Ему нужно выслушать рассказ Таси до конца! – Я… я несколько дней прожила у Липы. По дому помогала, кушать готовила, вы не думайте, не бездельничала! – Борис вздохнул. Ну да, это его волнует больше всего – бездельничала Тася или нет. – А потом… потом Гена пришел… когда Липы дома не было. Он и раньше приходил, и когда она была, и когда ее не было. И говорил через дверь, и уговаривал вернуться. Да только я ему не верила, и страшно мне было. А в последний раз… – Тася вдруг заплакала, и Борис отработанным движением оторвал от лежащего на столике бинта кусок и протянул Тасе. Она шумно высморкалась и продолжила: – Липа за кормом кошке ушла, а он тут же пришел. И я к двери подошла снова, а он… он… он говорил, что ребенка хочет, и что на работу устроился, и много чего еще… Я открыла дверь, дура… – тут Тася зарыдала уже в голос. Борис понял, что отсидеться у окна не получится, сел рядом и обнял Тасю. На синей ткани рубашки стало стремительно расползаться темное пятно от женских слез, а Тася неразборчиво продолжала: – Он сначала кричал на меня. Ударил несколько раз. А потом… потом пришла Липа… – Тася уже захлебывалась слезами.

Господи, сколько же в женщинах жидкости помещается! Но если так рыдать, то и до обезвоживания недалеко. Борис встал, выглянул в коридор. Ага, есть кулер неподалеку.