– Что, читать насильнику Есенина?! – тогда попыталась съязвить Оля. Она считала, что у Бориса эта помешанность на безопасности – профдеформация.

– Можно и Есенина. Демонстрируй максимально неадекватное поведение. Имей в виду – у насильника в голове есть собственный сценарий того, что должно произойти. Он считает, что полностью владеет ситуацией. Любое отклонение от того, как должна себя вести жертва – плакать, отбиваться, кричать – поставит его в тупик и даст тебе время и шанс. И потом, они все трусы. Только трус может взять женщину силой. Трус и подонок. Ты же умница, Оля. Ты наверняка сможешь придумать, чем ошарашить дурака и труса. Хотя я очень надеюсь, – добавил Борис с нажимом, – до этого не дойдет. И ты не будешь ходить без меня поздно вечером.

Тогда она фыркнула, что это он виноват, со своими дежурствами – что она ходит по вечерам одна.

***

А теперь эти слова Бориса отщёлкивались в голове.

Кричать бесполезно – дома в это время суток мало кто есть, разве что дети или пожилые люди. А, хотя же сегодня суббота. Но при попытке кричать в ее положении Геннадий мгновенно заткнет ей рот.

Нет, нужно другое.

Ошарашить. Неадекватное поведение. Не по сценарию.

– Слышь, ты, гондон, не забудь надеть гондон.

Олю еще раз приложили головой к полу.

– Заткну-ка я тебе рот. Носком. Любишь мужицкие вонючие носки?

Если ей заткнут рот, Оля потеряет свое единственное оружие. То, с чем она лучше всего умеет обращаться. В чем она профи.

Слова.

Словом можно убить, словом можно спасти,

Словом можно полки за собой повести.

– У меня СПИД, дебил. И, кстати, от него презерватив не защищает. Ну, как, хочешь еще тела комиссарского?

Оля почувствовала, как ей перестали сопеть в ухо. А между лопатками упёрлось колено.

– Да ты врешь! Спецом врешь, чтобы я тебя не тронул!

– Мои анализы находятся в столе, второй ящик слева. Я, правда, не уверена, что ты сможешь прочесть, что там написано – соображалки не хватит, там слова умные. Так что придется тебе поверить мне на слово, Геннадий. Ну, или рискни.

Он тяжело дышал, все так же упираясь ей коленом в спину.

– Откуда у такой чистой и правильной – СПИД?

– Зубы неудачно вылечила, – Оля понятия не имела, откуда это все берется в ее голове. Но у нее появилось ощущение, что, несмотря на то, что она лежит на полу, со связанными за спиной руками, в спущенных до колен джинсах, теперь именно она владеет ситуацией.

Это было ложное ощущение.

Ее резко перевернули на спину. В плечах заломило, и Оля застонала.

– Что, неудобно, да?!

Оля наконец смогла рассмотреть что-то, кроме пола кухни.

Какое же он ничтожество. Даже не он. Оно. И ведь по виду – дрищ дрищом. Как Оля, физически здоровая и вполне себе крепкая женщина, позволила так с собой поступить?! И кому?!

Оля чуть повернула голову. Тася лежала, скрючившись, в углу.

Нет, он не мразь. Он…

– Не буду я тебя трогать, ведьма. – Геннадий встал. – Никогда не доверял рыжим бабам, и правильно делал! Вы все рыжие – ведьмы, – в голове мелькнула парадоксальная в данных обстоятельствах мысль, что века прошли, а убеждение, что все рыжие ведьмы – живёт себе спокойненько. Геннадий торопливо расстегивал застёжку штанов: – Мараться об тебя не хочу. А вот бабу свою я прямо у тебя на глазах отдеру. Так отдеру, что все из нее вытрясу, поняла меня?! Чтоб тебе неповадно было в чужие дела лезть!

Тася в углу слабо дёрнулась и застонала.

– Не трогай Тасю! – заорала Оля, изо всех сил пытаясь сесть. – Не трогай Тасю, ты, животное, ублюдок! Оставь ее в покое, мразь, урод, тварь!

У Оли почти получилось сесть, когда в лицо пришелся удар ногой. А потом – градом, в лицо, в грудь, в живот. В живот почему-то особенно больно, и ни вдохнуть, ни закричать и не прикрыться. Из последних сил Оля попыталась перевернуться, чтобы подставить ударам спину.