Сегодня была среда, а в среду расписание оказалось составлено таким причудливым образом, что на мою долю выпадало водить в столовку народ почти каждую переменку. После второго, третьего и четвертого уроков. Шестой, восьмой и десятый класс соответственно. Но десятиклассники – здоровенные лбы, им ждать четыре часа не улыбалось. Молодые организмы хотели горючего в топку прямо сейчас!

Кое-кто их них кучковался в столовой вдоль окон начиная со второй перемены и голодными глазами смотрел на уныло ковыряющихся в своих порциях мальчиков и девочек из четвертых, пятых и шестых классов, искренне не понимая, как можно не есть синий омлет! Это же еда-а-а!!!

Я тоже в детстве лет до десяти ел очень медленно, мог полтора часа над тарелкой молочной гречки провисеть. А лет в пятнадцать-шестнадцать ту же гречку наворачивал со страшной силой, после меня вообще оставался только стол! Так что десятиклассников понимал прекрасно, и их дикий возглас:

– Куда-а-а, малой? Ты че, офигел? Совсем тю-тю? – я тоже понимал очень хорошо.

Малой уносил на выброс тарелку с оладушками. Большие, пышные, поджаристые, с джемом! Что-что, но оладушки у поваров получались отлично, и даже привередливые пятиклашки хоть по одной – но съедали. А тут… Пацан совершал настоящее кощунство – хотел выбросить такой деликатес прямо перед носом у полудюжины голодных старшеклассников!

– Что вы к нему пристаете! – завопила одна из лингвисток, которая привела пятиклашек в столовую. – Отстаньте от мальчика.

Мои шестиклашки особо не буянили, так что я решил вмешаться в ситуацию:

– Елена Владимировна, ну какая разница, пусть ребята съедят! Иначе он отнесет на выброс, и оладьи достанутся свиньям Коха.

– К-к-каким свиньям? – Девчоночка-учителка была что надо, лет двадцати двух, стройненькая, голубые глазки, брюнетистая челочка, аккуратный носик, туфли на каблуках, юбка-карандаш до колен и белая блузочка.

Но тупенькая.

– А куда, вы думаете, остатки еды деваются? Вон – в ведро. Ведрами и продают пищевые отходы. По дешевке может приобрести любой желающий. Конечно, их приобретают работники столовой и используют как угодно. У Коха – четыре свиньи, он откармливает.

– Не положено же… – захлопала глазами она. – Они же у детей еду отбирают!

– Да не едят дети, на выброс целые порции идут, давайте будем называть вещи своими именами! Вот смотрите… – Я глянул на своих шестиклашек и гаркнул: – Кто не хочет есть котлеты и оладьи – поставьте их на этот пустой стол!

Шестиклашки – кроме тех, кого дома плохо кормили – любили есть компот с хлебом. И картофельное пюре. А школьные котлеты в панировке из сухарей не любили и свекольный салат – тоже не очень. Оладьи кушали, но одну, а не две. Потому на пустом столе мигом образовался значительный запас провизии.

– Кузевич, Ляшков! Кто там еще? Идите все сюда, ешьте…

– О-о-о-о, Серафимы-ы-ыч! – Парни набросились на еду, как голодные волки.

– Не положено же… – Елена Владимировна вообще не понимала, что я вытворяю. – Вон директор же дежурит, сейчас будет вам…

Гутцайт действительно двигалась в нашу сторону, неодобрительно глядя на меня.

– Если бы к нам сейчас пришла проверка – мы бы имели бледный вид, Георгий Серафимович, – сказала Ингрида Клаусовна.

Пацаны начали есть быстрее, тревожно посматривая на директрису, а я почесал бороду и проговорил:

– Но проверка не пришла. А десятый «А» теперь будет хорошо себя вести на русской литературе и не сделает нервы Галине Ивановне, потому что сытый мужик – это добрый мужик, верно говорю? – Последнюю фразу я выделил интонацией в сторону десятиклассников.

И они, эти здоровенные лбы, тут же согласились со мной: