На кухне уже орудовала Мила, и я остановилась у порога, любуясь, как ловко она месит тесто.

– Ну, что? – спросила она, повернувшись ко мне. – Как твой постоялец?

– Пытался утопиться, – ответила я. – А так вроде неплохо.

Мила выпрямилась, поморщившись и прижав к пояснице руку.

– Ты с ним поосторожнее, – сказала она. – А не то останешься как твоя мать горемычная – одна и с дитем.

Кровь прилила к моим щекам, и уши загорелись от стыда.

– Моя мать была хорошая женщина, – выпалила я.

– Кто ж спорит, – пожала круглыми плечами Мила, просеивая муку. – Хорошая. Я ж тебе добра желаю, Кэти. Такие как он не женятся на таких как ты. А вот поваляться любят.

– Не собираюсь я ни с кем валяться, – отрезала я. – Мясо замариновала?

– Ага, – кивнула Мила. – Все сделала. Хотя, знаешь, может, оно и неплохо бы тебе ребеночка, раз уж в девках засиделась. Лучше бы за кузнеца шла, конечно. Хороший ведь парень. Ручищи, плечища, кудри русые, молодой. Хотя некоторым нравятся мужчины постарше…

Она бросила на меня острый взгляд, и я вздохнула. Уж сколько раз говорила, что с Виктором у нас не может быть никаких отношений – а без толку. Если б он на ней женился… Да что-то не складывается.

– Кузнец-то пока ждет, – продолжила она, – но тоже, знаешь, не железный. Другая пошустрее вмиг уведет.

– Совет да любовь, – пожелала я от души. – Все, Мила, хватит. Я ценю твою заботу, но обсуждать это не хочу.

– Ага, – согласилась она и тут же вновь завела старую песню: – Ты же знаешь, мы с твоей матерью подругами были. Ты мне как родная. Переживаю я. Дракон этот видный, смазливый, у него таких как ты, небось, пяток в каждой деревне… Может, не зря говорят, что дочери за матерью судьбу повторяют…

Я закатила глаза и пошла прочь из кухни. Мила была отличной поварихой, и что мне в ней нравилось – в точности выполняла указания, не экспериментируя с рецептами. Но в ее добрые намерения я не верила ни на грош. Не желают добра вот так – словно грязной водой окатывая. Если б не ее шашни с Виктором, уже бы уволила, но не хочется его обижать.

Надев фартук, я вернулась на кухню и взялась за жаркое.

Да, моя мать родила меня без брака, но мы были счастливы. Пусть она не хотела рассказывать о моем отце, пусть не было в ее жизни семейного счастья, никогда я не слышала от нее ни упреков, ни сожалений, что все сложилось именно так.

Конечно, он и не ждал, что получится сразу, но все же легкое разочарование грызло. Было бы так красиво – расправить крылья и взлететь перед Кэти, увидеть восторг на ее личике и в зеленых глазах. Но, очевидно, прыжок в воду – это не то, что способно пробудить его дракона. Если эту скотину вообще что-то способно пробудить.

Гарри перевернулся на спину, поставил сапог Кэти себе на грудь, и медленно поплыл через омут, перебирая ногами. Верхние слои воды прогрелись солнцем, но из глубины тянуло холодом и еще чем-то таким, от чего лопатки так и зудели.

В утопившегося от тоски дракона Гарри не верил. Драконы – воплощение силы тела и духа. В утонувшего случайно тем более. Вода сама выталкивала его на поверхность. Что же случилось здесь, в Тарелках, много лет назад? Перевернувшись, он размахнулся и зашвырнул сапог назад на утес, а потом поплыл вдоль берега.

Идеально круглое озеро – это ладно, чего не бывает в природе. Но три! Да еще рядом. Да эти рассказы про великую битву с ведьмами, которые, как известно, являлись сквозь червоточины.

Пришедшая на водопой корова протяжно замычала, сбивая его с мысли. Умолкнув, щипнула траву и принялась жевать, глядя на Гарри ничего не выражающим взглядом, точно дочка городничего. Приданое у нее, видите ли. Скидку ему в таверне сделают. Гарри усмехнулся и отплыл от коровы подальше, сделав несколько энергичных гребков. Вернувшись к омуту, заплыл в самую середину. Что если это и есть червоточина в другой мир, пусть затянувшаяся, словно запекшаяся коркой рана.