И вот тут Инвварсен, сам того не желая, произнёс фразу, навеки изменившую жизнь семейства Ильсоров:

– Конечно, на правду не похоже.

– Правду? – взъярился подвыпивший Белый, который эти слова воспринял на свой счёт. – Что десятилетний недомерок сумел провернуть заклинание высшей сферы, да притом так, что мне, дотянувшему до полутора сотен циклов природы, и пощупать нечего? Или правда, что я ни на что не годен?

Судорожные попытки дворянина оправдаться ни к чему не привели – скорее раззадорили гостя.

– Ну, удружили, ребята, честь имею! – он кивнул сразу всем, резко отбросил бокал, со звоном разбившийся о стену, и при полном молчании Ильсоров (правда, у Уин радостно горели глаза) направился к выходу.

Лёд тишины разбил старший сын оплошавшего аристократа.

– Мастер, простите нас, – поспешно вмешался Эйтр. – Очевидно, насчёт магии Лиаса – это глупость, но если дело не в нём, а в артефакте?.. Может, народ не зря холм Ведьминым называет? И потом, с нами был тот мальчишка…

Волшебник, как вкопанный, остановился у двери. Последующие фразы он говорил не поворачиваясь, упёршись взглядом в дорогую картину, изображавшую то ли охоту, то ли рыбалку.

– И ты с ними… Ладно, собирайтесь, едем. И Каха зовите.

– Куда? – не понял Инвварсен.

– На холм, гоблин его унеси, а не то вы меня в гроб вгоните своими догадками и подозрениями и сами в беспокойстве рядом ляжете! Едем!

– Да куда же? Ночь на дворе! – всплеснула руками Альдарина. – Утра дождёмся, и все…

Но разбушевавшийся гость решительно отверг робкие возражения.

– Утром протрезвею и забуду – для такого дела лихость нужна. Ну, ребята, идёте? Или мне вести вас силой?

Лиаса, давно мечтавшего о такой поездке, дважды приглашать не пришлось. Ученик неоднократно упрашивал своего покровителя посетить холм, тем более что было это по дороге в Ильр, куда Этчеверрия наведывался всё чаще и чаще. Мольбы не приносили успеха – маг высмеивал его:

– В округе существенной Ауры нет.

Впервые за много лет подвернулась такая удача, и юноша, любопытный от природы, никак не хотел упускать синицу из рук. Он тихо, чтобы лишь они двое могли слышать, сказал:

– Не бойся, так лучше.

Эйтр поднял голову и впервые за долгие годы встретился с Лиасом глазами.

А во дворе творилось нечто невообразимое.

Выйдя из дома первым, господин Этчеверрия проследовал на середину двора, где, заняв удобное место, торжественно произнёс заклинание животной покорности. Только вот спьяну он что-то напутал, и домашняя скотина рванула из сараев, спеша на эзотерический зов, как на цирковое представление. Скрипели затворки, в воздухе вращались, описывая замысловатые круги, перья, наседки бежали, клювами подталкивая редкие уцелевшие яйца… Действо напоминало падение наковальни на курятник.

Вслед за этим, не к ночи будь упомянуто, нашествием, с удивительной быстротой вынырнув из тени, явились и крестьяне. Они шли в тишине, явно испытывая неприязнь по отношению к старику в белом, и тащили на всякий случай кто косу, кто вилы, а некоторые могли похвалиться даже странными орудиями, напоминающими палицы. Достигнув границы дозволенного, то есть пункта, откуда было безопасно смотреть на пьяного мастера, они пока что ничего не предпринимали.

Этчеверрия нетерпеливо ожидал прибытия неосёдланной конницы. Завидев, помимо собственной Маиры, каких-то посторонних скакунов, целый табун, несущийся от перелеска, маг зычным голосом заорал:

– А ну, стоять, отродье!

«Отродье» проигнорировало устный приказ и как ни в чём не бывало продолжало мчаться, чтобы поступить в услужение разгорячившегося колдуна.

Затуманенный разум принял единственно верное решение: виновник беспорядка воздел руки к небу и со словами: