И его жизнь, окружённая смертью с самого начала, стала бесконечным возвращением к этому первому, невыносимому моменту. Всё, что он делал, было попыткой вернуть себя туда, где всё началось и где всё давно закончилось.

***

Его звали Роман, человек без дома. Где бы он ни оказался, каждый день он знал, что настоящий дом – это где-то там, на картинке, в воображении, в чужом сне. Он видел его иногда во вспышках, в отблесках света на послерабочей витрине, в далёком взгляде прохожего. А его квартира? Ему казалось, что он просто арендатор, случайный гость в месте, которое обустроил какой-то невидимый хозяин. Каждый раз он приходил туда с лёгкой растерянностью, как будто заново оценивая вкус человека, которым он никогда не был. Мебель стояла правильно, но слишком правильно; книги на полках казались читаемыми кем-то другим; стены под мрамор несли на себе налёт ненужности.

Это был не дом – первобытный театр, созданный для того, чтобы в любой момент разразилась стоящая по расписанию пьеса. И пусть подобное описание упрекнут те, кто думает, что так выглядит любой холостяцкий уголок! Ему-то казалось, что он ждёт, но не знал чего. Может быть, начала. Может быть, чего-то особенного?

Роман никогда не знал, что такое деньги – они просто были. Он уже не замечал, сколько именно, а поговаривают, такое случается, когда их достаточно. Голодные студенческие годы, когда каждая цифра на карточке была на вес золота, казались далёким, чужим воспоминанием. Тогда он работал, как одержимый, убеждая себя, что жаждет не денег, а жизни.

Но с годами всё стало ясно: это были именно деньги. Они манили его, звали, обещали свободу и счастье после детства в неприличной экономике.

Да, теперь деньги всё же имелись, но вместе с ними пришло и непонимание, что делать дальше. Он, конечно, всё ещё помнил, как дрожащими руками открывал банковское приложение, долги, долги… но иногда ловил себя на странной мысли: может, тогда, когда не было ничего, он был куда ближе к настоящей жизни?

Да, получилось, но странно: деньги, которые сначала казались ему инструментом свободы (и давали ему эту свободу физическую), не стали ответом.

Хотя ему так понравилась игра на достижение, что он решил не останавливаться – и посвятил ей всю свою нынешнюю жизнь, заполняя свои мысли только расчетами, проектами, планами. И Роман стал мастером этого дела, настолько незаменимым, что даже его статус эмигранта не мешал ему быть более востребованным, чем его коллеги, которые выросли и родились в той стране, но не снискали мотивации быть лучшими, как оно часто бывает.

И вот, ему только что позвонил коллега – кризис; и сейчас подойдет.

Не подходи, коллега…

Однако голос на том конце звучал скорее обеспокоенно, чем отчаянно. Все знали: если есть Роман, значит, всё под неплохим контролем. А сам Роман? Он слушал проходящий в то же время созвон, рассеянно глядя на часы, мысленно готовясь к упакованному вечеру или даже бессонной от стресса ночи.

– Так вот, у нас проблема, – кто-то вошёл в кабинет, держа планшет в одной руке и чашку кофе в другой. – Система зависает на этапе интеграции. Код проверили – всё чисто. На тестовых данных работает идеально, но как только загружаем реальные…

Роман оторвался от звонка с руководством, выключив камеру.

– Почему я об этом не знаю? Что конкретно в логах? – его голос звучал спокойно; он натренировался подавлять тревогу, чтобы она ему не мешала.

– Почти ничего, – кто-то поставил рабочий ноутбук на стол Романа. – Лог обрывается. Будто система просто перестаёт понимать.

– Проверили архитектуру? – Роман сложил руки на столе.