Было так хорошо, так легко, и мы ещё не знали, что скоро всё это рухнет, рассыплется, как карточный домик.

Утром я была на совещании. Иллария зарядилась с самого начала, потому что я со всеми этими переживаниями забыла о самом главном: она пьёт кофе без кофеина.

Получив от Илларии взбучку и запустив совещание, я начала подготовку к съёмке. Накофеининая Иллария, увидев мои подготовительные работы и съёмочную группу в полном составе, изрекла:

–Лена, что вы себе позволяете?! – голубые её глаза недобро посверкивали за стеклами дорогущих очков. – Здесь люди работают. Вы планируете отрывать их от работы?

Ещё надеясь на возможность сепаратных переговоров, я ответила:

–Иллария Сергеевна, мы потихоньку. Будем вызывать по одному и снимем постепенно всех. Это не помешает работе.

–Помешает, – взъярилась Иллария. – Я не позволю! Снимайте в перерыв.

Если учесть, что перерыв был запланирован один на 30 минут, а директоров 8 и каждого снимать минут по 40, а ещё время на грим… Получалось, что для выполнения распоряжения начальницы мне требовалось пятое измерение или вмешательство магических сил. И того и другого в моём арсенале не было, поэтому мы перешли к партизанской борьбе.

Люди выходили в туалет или поговорить по телефону с клиентами и пропадали на полчаса. Сначала мы были очень аккуратны, и Иллария, вроде бы, не замечала нашей подпольной деятельности, но потом надо было ускориться, я допустила ошибку и она нас запеленговала.

–Лена! – Иллария метала громы и молнии. – Сейчас же прекратите! Я вас накажу!

Пришлось сделать перерыв.

Лёшка тем временем дрых как сурок в гостинице, отсыпался после долгого и насыщенного предыдущего дня.

Проснувшись в благодушном расположении духа, Лёха потрындел со мной в Ватсапе и отправился на репетицию.

Я практически дымилась, чтобы не дать мне продолжить, Иллария требовала моего постоянного нахождения в зале, но мы всё равно продолжали: съёмочный день стоил как чугунный мост и другой возможности сделать эту работу у нас бы не было.

Лёшка пришёл после репетиции мрачный, он был недоволен результатом. Посмотрев на наш Паноптикум, Лёха вздохнул, обнял меня и тихо сказал:

–Я пойду в гостиницу, мне распеваться надо.

И ушёл. А я осталась вертеться как уж на сковородке.

Дальше всё развивалось довольно нервно. Лёшка все ещё плохо себя чувствовал. Голос до конца его не слушался и мучил сильный кашель. Попавший в непривычно энергичный московский трафик и затянутый в водоворот наших организационных факапов, Лёха злился и искрил как трансформатор в грозу. Я, пытаясь состыковать несостыкуемое, начала давать сбои и совершать ошибки. Атмосфера накалялась.

И вот, наконец, программа была завершена: совещание и съёмка закончились, состоялся прощальный обед. Лёшку записали и мы могли бы свободно выдохнуть –предстоял один свободный день.

Но тут выяснилось, что Лёшкиной английской королеве приспичило ехать домой и свободного дня не будет. Лёха тут же отправился на встречу, которую планировал на завтра, а я решила его дождаться, чтобы нормально попрощаться. В конце концов, когда он приедет ещё?!

Встреча затягивалась. Лёха пришёл наэлектризованный, потому что времени на сон оставалось мало. Нормально попрощаться не получилось: мы очень круто поссорились.

Мой старательно собранный карточный домик этого сложнейшего проекта не выдержал такого накала страстей и рассыпался. Апрельский ледяной ветер разметал карты, оставив меня одну на пустой ночной Тверской улице.

Майские праздники пришли ощущением полной опустошённости. Эта внутренняя пустота болела и требовала заполнения. Я выбрала простое и эффективное средство: начала пить. Долгие вечера в компании бутылки первоклассного коньяка слились в один нескончаемый закат. Рубиновый закат, как когда-то пел Лёшка. Болело меньше, но легче не становилось. Это был путь в никуда.