– Временами вызывают – когда совершают ошибки, – продолжил Джефсон. – Безупречные героини раздражают читателя не меньше, чем Сократ раздражал Ксантиппу [5], или добросовестный отличник – обычных школьных бездельников. Возьмем типичную героиню романов восемнадцатого века. Она встречается с возлюбленным только для того, чтобы сообщить о невозможности ему принадлежать, и все свидание обычно льет слезы. Она никогда не упускает случая побледнеть при виде крови и в самый неподходящий момент падает без чувств в объятия любимого. Она твердо знает, что никогда не выйдет замуж без отцовского согласия, и так же твердо намерена не выходить замуж ни за кого, кроме того, единственного, на брак с которым, по ее убеждению, отец никогда не согласится. Эта безупречная молодая девица столь же скучна и неинтересна, как знаменитость у себя дома.

– Но ты говоришь сейчас не о добродетельной женщине, – заметил я, – а о том, как представляют идеальную женщину некоторые глупые люди.

– Вполне с тобой согласен, – сказал Джефсон. – Я тоже не готов дать определение хорошей женщины. Думаю, этот вопрос слишком глубок и сложен, чтобы обычный человек мог на него ответить. Я говорю о женщинах, которые представлялись образцом добродетели в то время, когда эти книги были написаны. Не забывай, добродетель не постоянная величина. Представление о ней меняется в зависимости от времени и места, и, по правде говоря, эти изменения вносят те самые «глупые люди», о которых ты говоришь. В Японии «хорошая девушка» – та, которая готова продать свою честь, чтобы материально поддержать престарелых родителей. На некоторых, славящихся гостеприимством тропических островах «хорошая» жена отдает больше, чем мы сочли бы необходимым, желая угодить гостю мужа. В ветхозаветные времена Иаиль считали хорошей женщиной за то, что она убила спящего мужчину, а Сарра нисколько не утратила уважения окружающих, когда сама привела Агарь к ложу Авраама. В Англии восемнадцатого века главными женскими добродетелями почитались противоестественные глупость и тупость (да и сейчас они по-прежнему востребованы), и писатели, которые всегда покорно исполняют запросы общества, создавали тогда соответствующих марионеток. В наше время высшей добродетелью является «посещение трущоб», и поэтому наши героини, занимаясь благотворительностью, отправляются в нищие районы, принося «добро беднякам».

– Какая все-таки польза от бедняков! – сделал несколько неожиданный вывод Макшонесси, пристроив ноги на каминную полку и откидываясь на стуле под таким опасным углом, что мы уставились на него с вселяющим надежду интересом. – Не думаю, что мы, пишущая братия, отдаем себе отчет, сколь многим мы обязаны беднякам. Чем бы занимались наши неземные, подобные ангелам героини и благородные герои, если бы не бедняки? Что мы делаем, когда хотим показать, что наша милая героиня так же добра, как и красива? Мы вешаем ей на руку корзину с цыплятами и вином, надеваем на голову прелестную соломенную шляпку и отправляем бродить среди бедного люда. А как доказать, что у нашего героя, очевидного шалопая, бьется в груди благородное сердце? Нужно только одно – сделать так, чтобы читатель поверил, что он проявляет доброту к неимущим.

Бедняки полезны не только в литературе, но и в реальной жизни. Что может утешить торговца, когда актер, зарабатывающий восемьдесят фунтов в неделю, не в состоянии с ним расплатиться? Разумеется, сентиментальная заметка в театральной колонке, сообщающая о неизменной щедрости упомянутого актера к беднякам. Что позволяет нам заглушить слабый, но раздражающий голос совести, когда мы успешно проворачиваем незаконную аферу? Благородное решение пожертвовать десять процентов прибыли на бедных.