Тут он услышал голос преподавателя и обернулся, ожидая реплики в свою сторону. Но её не последовало, только размеренное, какое-то песочное вещание. Данила прислушался, пытаясь сообразить, ответ ли это на вопрос Константина, но, кажется, просто продолжилась лекция на тему «большого террора». История, значит. Историю Данила считал предметом чрезвычайно интересным, но требующим завлекающей подачи. Его коллега, судя по всему, имел мнение другое и лекцию читал отстранёно, словно школьный учитель.

Стоит, наверное, пояснить, чего Данила вообще явился на чужую лекцию. Никакой особенной причины за этим не крылось: просто его вызвали в деканат по какому-то делу, но когда он смог прийти, декана на месте не оказалось, а секретарь, улыбаясь всем своим естеством, пропела, что Даниил Миронович может подождать прямо здесь и предложила угоститься леденцами. Даниил Миронович от леденцов предпочитал отказываться, чтобы потом не выяснилось, что он съел их все, поэтому он поспешил выйти из деканата и хотел вернуться на кафедру, но по пути встретил Ренату. Рената, как и Константин, была из тех студентов, кому лучше не позволять открывать рот, но прежде чем Данила успел перебить, она уже это сделала, и из неё полез поток бесконтрольной информации о книге, которую она только что закончила читать. До кафедры путь был не близкий, и Данила опасался, что успеет выслушать весь сюжет, поэтому он совершенно бесцеремонно покинул общество Ренаты, нырнув в первую попавшуюся аудиторию, уверенный в том, что она не заметит его отсутствия ещё, как минимум, минуты две.

Впрочем, радоваться ещё было рано. Её теперь заменил Константин, который, конечно, снова прервал лекцию. Даниле показалось, что он не только услышал вздох лектора, но и буквально почувствовал тяжесть этого вздоха на своих плечах. Звали его, значит, Леонидом Борисовичем. Вспомнить фамилию мешал, мать его, Костя. Он, так и продолжая стоять, начал нести банальщину, будто вычитанную из Википедии, мол, а как же десять миллионов невинно убиенных и прочее.

Тут Данила вздохнул и сам. Откинувшись на спинку стула, он задумчиво смотрел на Леонида Борисовича, ожидая, что тот ответит. И как-то ему становилось жутко. Нет, вопросы, конечно, всякие бывают, но Леонид Борисович выглядел так, будто для него любые вопросы были всё равно что зубная боль. Он просто хотел скучно почитать свою скучную лекцию и скучно уйти.

– Цифры сильно преувеличены, – скупо ответил он.

– Но ведь вы не станете отрицать, что имела место неоправданная жестокость!

– Безобразные черты некоторых исторических процессов – многих процессов в нашей стране, прошу заметить… тем не менее, не отменяют их значимости в эволюции политического режима и самого хода истории.

– Простите, но…

– Ради бога, Костя! – не сдержавшись, встрял Данила, вновь обратив на себя всеобщее внимание. – Вы ещё у меня на лекции про современное искусство скажите, что так может нарисовать любой ребёнок, и я вас заставлю выучить все картины Малевича. Сядьте уже, стыдно слушать.

Студентка рядом с ним хихикнула.

– Скажите спасибо, что мы отучили его делать это в конце лекции.

– И действительно спасибо.

Константин пристыженно сел. Леонид Борисович продолжил лекцию. Ни тебе улыбки, ни реплики какой-нибудь не по стандарту, Данила в лёгком ужасе примял щёку ладонью. Он, хотя и преподавал не так долго, мог себе представить, как задолбаешься иногда читать одно и то же. Но тут было что-то другое. Леонид Борисович, казалось, не любил историю вообще. С ним было что-то не так. Данила не то чтобы имел обыкновение лезть в чужие дела, но из-за необходимости часто оставаться дома за старшего он с детства привык оказывать помощь всем и вся, порой не замечая, что его об этом не просили. Сразу после лекции он подошёл поздороваться и протянул руку.