– Надо же, – Книжная дама неодобрительно смотрит на настенные часы, как будто они здесь, чтобы испортить нам удовольствие, – пора заканчивать.

Этот момент для меня всегда наступает неожиданно. Открывается дверь, и к нам врывается реальность. Вопль из четвертого Прохода. Эхо лязгающих железных дверей, когда надзиратель выходит из одной и входит в другую. Металлический стук из столовой.

– Погодите-ка, прежде чем я уйду, у меня для вас сюрприз, – говорит Книжная дама, и это всегда означает новую книгу. Она ставит тяжелую сумку на стол и достает стопку. – Написано в сороковых годах, но звучит вполне современно, вот увидите. Книгу называют романом, но на самом деле в ней две новеллы.

Слышен одобрительный шепот: «новелла» звучит даже круче и, по крайней мере, не должна быть длинной.

– Книга о брате с сестрой в переломный момент жизни каждого из них. Это перепутье у каждого свое, но они связаны между собой. Сестра переживает то ли кризис веры, то ли нервный срыв. Разве не было бы здорово обсудить, что именно? – Она раздает каждому по экземпляру книги «Фрэнни и Зуи» Дж. Д. Сэлинджера.

Всплеск энергии, оживление, ведь некоторые из нас этого автора уже знают. Как я уже говорила, мы любим то, что знаем. То, что «до». Книжной даме это известно.

Я беру свой экземпляр. Мне нравится ощущать в руках вес книги. А эта еще и красивая. Небольшая и тоненькая, простая белая обложка с приземистыми черными буквами.

– Спасибо, Буки, – говорим мы.

– И помните, – советует Книжная дама, – если герои не совсем такие, как нам бы хотелось…

– …они наши собратья, – говорит Дороти.

Мы встаем, чтобы уйти, у каждой в руках теперь две книги – снизу та, что не понравилась, сверху новое начало.

– Я читала «Поющие в терновнике» в восьмом классе, – сообщаю я Книжной даме.

– И я, – добавляет Бритти.

– «Поющие в терновнике» – книга для наивных, – отвечает Книжная дама, а Робертс, самый противный из здешних надзирателей, угрожающе маячит за дверью – не дай бог мы задержимся в Книжном клубе на две лишние секунды. – А эта – для людей с кое-каким жизненным опытом за плечами.

Нам нравится такое объяснение. Мы женщины, кое-что пережившие. И кое-что знающие.

Приятное чувство не покидает меня до самого коридора, и тогда – вот и я. Или лучше сказать, вот и мы. Говоря «мы», я имею в виду не только остальных женщин, но и души, явившиеся сюда вместе с нами, невидимые, но присутствующие, будто парящие привидения. Кто-то из них жив, обитает на Воле, сильно изменившийся – возможно, навсегда – в результате наших действий. Бывают дни, когда все спокойно, ни на кого не накладывают взысканий, никого никуда не волокут, никого не тащат в Аквариум, и даже начинает казаться, что ты не в отделении деменции где-то на Марсе, а в приюте для брошенных питомцев, тихих песиков, и в такие вот дни я почти вижу их, наши причины, они вьются, точно дымок. Как своеобразные ангелы-хранители. Хранят нашу память о них. Плывут среди нас, тихие и покорные, и никогда не исчезнут.

Когда темнеет, в тишине своей койки можно ощутить их вкус, похожий на пепел от пожара.

Мы об этом не говорим. Но знаем. Знаем это друг о друге.

Наши причины встают перед нами по утрам и шепчутся с нами по ночам. Моя – невинная и ничего не подозревающая вечно шестидесятиоднолетняя женщина по имени Лоррейн Дейгл. Она теперь часть меня, костяной осколок, спаянный с моей костью.

По вечерам, когда двери заперты и молитвы прочитаны, я бормочу: «Спокойной ночи, Бритти», и Бритти шепчет: «Спокойной ночи, Вайолет». Потом, в благословенном личном пространстве, внутри своей головы, я шепчу: «Спокойной ночи, Лоррейн». Мысленно шепчу это каждый вечер. Мне двадцать два, и я не знаю, сколько еще Бог дарует мне дней, но зато знаю, что буду мысленно шептать «Спокойной ночи, Лоррейн» в конце каждого из них, всех до единого.