— Ещё бы, ты же почти поллитры натощак выжрала! Не поешь — завтра до вечера не очухаешься. Надеюсь, у тебя был повод так надраться? Не выношу алкоголичек.

— Все мужики козлы! — зло фыркнула она. — Этого достаточно?

Данила усмехнулся.

— Ну да, а все бабы дуры. Но это правда жизни, дерзкая, а не повод для пьянки. Смирись! Ещё, кстати, есть хлеб с салом и огурцы, будешь?

Она подняла голову. В глазах опять стояли слёзы.

— А презервативы у тебя есть?

Не разрывая поцелуя, спотыкаясь на ходу, кое-как добрались до дивана. Опрокинул её навзничь, навис, вклиниваясь коленом, между робко сведёнными бёдрами. Нащупал замок на сарафане, дёрнул раз, два — не идёт... Маринка расстегнула сама и послушно подняла руки, позволяя стащить его с себя. Белые трусики, чёрный лифчик без лямок… Плоский, подрагивающий животик, попытка зажаться, спрятать наготу… Данила не дал. Пылающие щёки, смущённый взгляд…

До резины дело так и не дошло. Какой там! Ворвался в неё, такую тесную и жаркую, грубым нетерпеливым толчком, сорвал вскрик — громкий, испуганный... Перехватил беспокойно отпихивающие его руки, зажал над головой, вбиваясь в неё, чтобы кричала ещё, чтобы не отпускала это безумие, продолжала запрокидывать голову и выгибать спину, подставляя его губам груди — такие сладкие и нежные, словно нетронутый случайным прохожим первый снег... Сам его затаптывал, впивался губами, не мог оторваться. Сожрать её хотел. Пометить, чтобы больше ни один гад даже подойти близко не смел. Но в последний момент, когда уже побежала по телу мучительно-сладкая волна оргазма, всё-таки вынул. Была бы на её месте другая тёлка — может и не стал бы обламываться, но это была Маринка, она была какая-то другая, и он сам словно становился с нею другим.

Запрокинув голову, Маринка часто дышала и закрывала лицо руками, но всё равно было видно — щёки её пылают ещё сильнее. А он, сидя между её разведёнными ногами, скользил взглядом по розовым брызгам на животе, и в башке было пусто-пусто. Кайф!

— Не смотри... — еле слышно попросила она.

И он, наконец, понял, не дурак. Накинул на неё простынь, встал. Слегка штормило, сердце выпрыгивало.

— Пойдём в душ?

Но она только мотнула головой и, звернувшись в простынь, отвернулась к стене. Данила принёс влажное полотенце, вытер ей живот, склонился над ухом:

— Всё нормально, Марин?

Она кивнула.

— Ладно, спи тогда. Меня, кстати, Данила зовут.

Не ответила.

Он выключил свет и ушёл в ванную, а когда вернулся, обнаружил, что Маринка уже спит, причём, одетая не только в бельё, но и в сарафан. Ненормальная. Странная. Охрененная.

Впервые в жизни спал с женщиной не в смысле — трахался, а именно спал. Прижав её к себе, сквозь сон чутко чувствуя каждое её шевеление, и прижимая в ответ ещё крепче. Словно боялся отпустить и потерять. Её волосы, всё-таки пропитавшиеся никотиновым кумаром кабака, всё равно сохраняли едва уловимую свежую нотку. Всё-таки малина. И не приторная мыльная лажа, а натуральная — кисловато-сладкая, тёплая и родная. Так пахнут ягоды с куста. Нетронутые, свежие, настоящие. Зарывался в них лицом и целовал. Какого хрена с ним происходит — не понимал. Но чувствовал, что теперь всё будет по-другому.

4. Глава 4

Проснулся от голодных воплей Барса. В незашторенное окно уже вовсю светило солнце, на часах шесть – ноль семь. Маринка спала, уткнувшись лицом в подушку. Улыбнулся. Смешная такая. И такая красивая. До вечера теперь болеть будет, точно.

Накормил Барса, умылся. Больше всего тянуло снова завалиться к Маринке под бочок, обнять и, слушая её тихое сопение, вырубиться до обеда. Но из еды дома было только чёртово сало, огурцы и котлеты сомнительной свежести. Не, ему самому бы нормально — а вот ей...