Мое следующее воспоминание – тот же стальной потолок, те же занавески, но я уже четко вижу все, что меня окружает. А непонятная вертящаяся штука – это детский мобиль. Кто сказал, что она успокаивает? Пока мое зрение не стало сфокусированным, мобиль меня пугал. Но теперь я с интересом разглядываю звездочки и полумесяцы, которыми он украшен. А вот звякающая мелодия мне так и не полюбилась. Уж слишком высокий звук, не люблю такие.

Не люблю, когда со мной сюсюкают высоким тоном. Много позднее, уже будучи юношей, я где-то прочитал, что женщины инстинктивно повышают голос при виде малышей и маленьких животных. Ведь и котята, и малые ребята говорят высокими голосами, это привычный для них звук. Вот женщины и стараются, повинуются заложенным природой инстинктам. Уж не знаю, что начудила со мной та природа, но меня раздражает, когда кто-то рядом верещит, пусть и из лучших побуждений. Вот мама всегда говорила нормальным голосом. Спасибо ей за это – меньше детских травм для моего и так искореженного долгой жизнью сознания.

Вот, кстати, и следующее воспоминание: вечер, мобиль уже не крутится, а мать сидит рядом со мной и читает вслух энциклопедию. На Нибиру детям не рассказывают сказки на ночь. Вместо этого им объясняют, как создавался мир, начиная с самого большого взрыва, как все устроено во Вселенной… Мне полгода и я, конечно, ничего не понимаю. Но и прочитают мне эту энциклопедию еще не единожды.

В этой, новой для меня жизни, Дания читает Саше сказки и это необычно. Хотел бы я, чтобы так было на Нибиру? Нет, ничуть. Детские сказки – это отголоски мифов и легенд, урезанная версия, облегченная и пресная, для лучшего усвоения детишками. А я не люблю краткое содержание. Но полноценные легенды, на основе которых и возникли сказки – это тем более не для детских ушей.

Однако я отвлекся. Сложно не противопоставлять той жизни эту, раз уж есть с чем сравнить. Но нынешнее мое существование пока еще стоит в очереди на запись. Если конечно найдутся для него страницы в этом толстом журнале, если успею я его записать.

Пока же я снова мысленно перенесся на Нибиру и вспомнил день, когда впервые заговорил. Произошло это поздно. Нибирийские детишки более развиты, чем земные и говорить тоже начинают раньше. Но из любого правила есть исключение. Исключение в моем лице гордо молчало до трех лет. Родители объездили всех врачей на планете, те с любопытством меня исследовали, проводили тесты. Я, тоже с любопытством, брался за любую забаву, предложенную дружелюбными незнакомцами – ребенок ведь. И потом, вместе с мамой и папой, выслушивал вердикт.

– Здоровый и любознательный мальчишка. – подводил итог очередной врач, обрабатывая руки антисептиком.

В этот момент я на него сильно обижался. Ведь я приличный паренек, которого регулярно моет мама. А еще я уже умею пользоваться влажными салфетками и даже не пытаюсь их съесть. Так чего же этот эскулап срочно дезинфицируется после общения со мной? Это у меня должны быть большие сомнения насчет его гигиены: я же не знаю, куда он совал свои руки до того, как мы вошли в кабинет! И с этой секунды я смотрел на врача с сильным предубеждением.

– Тогда почему он не говорит? – беспокоились родители.

– Ну… – специалист замечал мой насупленный взгляд. – Есть такое подозрение, что просто не хочет.

Мама и папа вежливо прощались и уносили из кабинета меня, гордого, с высоко поднятой головой. Я никогда не прощался – ведь дезинфицирующийся медицинский работник был попросту этого недостоин и я уже затаил на него обиду на всю жизнь. Правда, примерно через полчаса я вообще забывал о его существовании.