Собственно Зогар, беседы рабби Шимона бар Йохая с являющимися ему пророками и с близкими учениками и беседы самих учеников, как уже говорилось, не подпадают под те же мерки, по которым судят о символических пассажах, вкрапленных в этот основной свод и которые главным образом и приковывают к себе взоры христианских исследователей Каббалы. В этих беседах немало экстравагантных умозрительных конструкций и невероятных экзегетических выводов, но в них совершенно отсутствует монструозная символика; нередко в них пробивается что-то естественное, свидетельствующее о не совсем потерянной связи с миром человека, а иногда в них есть даже что-то раблезианское^>12. Но, главное, в этом основном Зогаре нет и следа эзотерики, то есть принципа двоякого прочтения, когда подразумевается, что за всяким явным внешним смыслом скрывается второй глубинный смысл, что без всякого на то основания иногда приписывают всему содержанию этого памятника те, кто готов усматривать сокровенную трансцендентальную философию и в пантагрюэлизме^>13.

Как мы уже говорили, в определенном смысле – подчас спорадически и неформально – Зогар является комментарием на Пятикнижие Моисеево, и необходимо понять и принять, что в качестве такового он не просто несистематичен и произволен, не просто не соответствует смысловой простоте Писания, но для нас, людей западного мира и его современников, в нем раскрываются бездны, над которыми нависли мрачные тучи, откуда блистают молнии безумия гораздо чаще, чем глубины смысла, обремененные важными посланиями. Нет смысла слишком задерживаться на этой особенности, свойственной, в общем, всей каббалистической системе интерпретации текста.

Собственно, руководящий принцип, положенный в ее основу, и есть утверждение наличия нескольких смыслов в письменном слове. Число их различно в разных местах текста, и нет причины, препятствующей их умножению; тем не менее в основном они сводятся к трем уровням, которые в Зогаре уподобляются одеянию, телу, облаченному в одеяние, и душе, пребывающей в теле^>14. Эту концепцию следует отличать во всех случаях от тех спекуляций относительно скрытого смысла, о которых мы говорили выше. Теософия Израиля была направлена на усиление идеи избранничества Израиля путем превознесения его великих свершений; искатели же эзотерики, о которых говорилось выше, пытаются представить Сынов Учения хранителями некой либеральной теологии, что делает всякое избранничество пустым местом.

«Приди, взгляни, – читаем в Зогаре. – Есть одежда, которая видна всем. И глупцы, глядя на человека, рассматривают лишь одежду, которая хорошо видна им. Одежда эта предназначена для тела. Тело предназначено для души. Точно так же и Тора: у нее есть тело, и это заповеди Торы, называемые вещественностью Учения. И это тело одевается в одеяния – те самые сказания о делах этого мира. Глупцы, обитающие на земле, разглядывают лишь эту одежду, то есть повествования Торы. И ни о чем больше не ведают и не задумываются о том, что находится под этой одеждой. Мудрые слуги вышнего Царя, те, кто стоял на горе Синай, вгляделись именно в душу, то есть в суть всей Торы, а в грядущем удостоятся того, что вглядятся в душу души Торы»^>15*.

Этот пассаж прекрасно иллюстрирует то, что в действительности имеется в виду под якобы заложенным в тексте Писания дополнительным глубинным смыслом, который Каббала неустанно стремится вычитывать в Библии^>16, и что, по крайней мере, иногда ей удается сделать. На мой взгляд, он, кроме того, может служить примером интеллектуального смирения великих раввинов Изгнания, которые не стесняются со всей искренностью признавать, что подчас смысл Писания превосходит их разумение при всей их проницательности и любви