Когда мы вышли за пределы вокзала, дядюшка снова обратился ко мне. В его тоне не сквозило ни насмешки, ни издёвки, точно оплошности с моей стороны и не было, и я заметно оживилась, ободрённая его деликатностью.

– Не возражаешь, если мы пройдёмся пешком? До моего дома всего два квартала.

– Хорошо. Так даже лучше, – я постаралась, чтобы мой голос звучал радостно, хотя за пределами вокзала толчеи нисколько не уменьшилось, и это обстоятельство было не в мою пользу. – Я привыкла к долгой ходьбе, люблю также длительные прогулки на велосипеде. Пешком я смогу всё вокруг рассмотреть без спешки.

– Ну, Нью-Амстердам тебе пешком не обойти, – улыбнулся мой родич. – Однако квартира, в которой тебе предстоит обосноваться, находится не слишком далеко от того места, где я работаю, а это очень удобно.

– А где ты работаешь? Я не знаю.

С конца марта я впервые проявляла столько любопытства, да и город заставлял обращать на себя внимание, что я только успевала головой вертеть по сторонам и просто чудом не натыкаться на прохожих. Пратт уже казался далёким сном или полупрозрачной фантазией, словно располагался в какой-то иной реальности.

– В кабаре «Дивная пташка». Отец тебе не сказал?

– Нет.

– Значит, и твоя мать не знает, – усмехнулся дядя, чего я не поняла. – Я работаю конферансье. Знаешь, кто это?

– Как в цирке, наверное. Объявляет номера, ну всё такое.

– Почти угадала. Помимо объявления номеров и представления публике артистов я ещё принимаю участие в некоторых сценках и обязательно выступаю в первом номере, которое задаёт тему нашего вечера. Я могу пристроить и тебя. Ты уже где-нибудь работала?

– Официанткой в закусочной. Ужасная работёнка!

– Верно. И мне бы не хотелось, чтобы моя племянница работала официанткой. Поёшь или танцуешь?

– Я э… пела в церковном хоре и шесть лет ходила в танцевальный клуб по субботам.

– Ладно. Позже посмотрим, что из тебя может выйти.

Остаток пути мы прошагали молча. Я продолжала разглядывать всё, что казалось мне диковинкой, а этим являлось большинство в окружающей меня действительности, ощущая себя словно и не собой вовсе, как если бы мой разум вдруг взял и переместился в иную обстановку. Фермерская жизнь и звуки скотного двора, ранчо, глухой Пратт, Средний Запад остались далеко позади. Я поняла и приняла это, как и то, что возврата к прошлому не будет. Да я и не хотела его, этого прошлого. Научившиеся летать более не способны думать о земле либо тосковать по ней. Бесконечные потоки людей, такси и дорогие авто последней модели, яркая реклама всюду, высотки, шум и суета большого города, не утихающего ни на один час – всё было мне в новинку, тем более что я-то привыкла к спокойствию и размеренной жизни тихого городка. И я вдруг сравнила уединённость нашей жизни на ферме с жизнью дикарей на каком-нибудь острове, которые наслышаны о цивилизации где-то далеко-далеко, но и капли представления о ней не имеют.

Дальние расстояния, необъятные поля и пастбища не представляли для меня проблемы, поэтому те два квартала, что мы прошли, показались мне слишком короткими. Мой гибкий ум впитывал окружающие диковинки, так что, конечно, время пролетело незаметно, точно мы просто переместились из одной точки в другую. Но и этого «мгновения» мне хватило для того, чтобы понять – воздух в Нью-Амстердаме менее свежий, уличный шум более громкий, а люди вокруг представляют живую, непрерывно движущуюся массу.

Очень много людей. Очень много машин. И как-то тесно и скученно, так как и кусочка свободного пространства не пропадает даром. Слишком много рекламы, подсветки, проводов, и моему неискушённому взгляду это казалось излишним, портящим пейзажи «каменных джунглей».